Коллектив авторов - Полдень, XXI век (декабрь 2012)

– Да, – пробормотал я. Фигура Нормана отделилась от Дженни, отошла на шаг и что-то опять прошипела, а сестра, будто в нее вселился дух (Может быть! Неужели призраку удалось овладеть ее сознанием? Бедняжка…), продолжала говорить, и мне ничего не оставалось, как только слушать и запоминать. Запоминать, не понимая, потому что смысла в этих речах было не больше, чем в бреде нашего городского сумасшедшего, Роузена, свалившегося года три назад с водонапорной башни и с тех пор болтавшего вздор.

– Мы, я говорю о нашем факультете, занимаемся проблемой ветвления исторических событий. Это, если хотите знать, самая важная часть темпорологии, поскольку историки до сих пор уверены, будто история не имеет сослагательного наклонения. Это заблуждение! Мироздание ветвится, каждое физическое явление имеет множество равно реализуемых следствий. Тогда и причин у каждого явления может быть множество – сотни, миллионы! – и каждая причина суть реально физически существующая ветвь мироздания! Отправляя в прошлое темпонавта, мы, экспериментаторы, не можем сконцентрировать его в одной, тем более заранее выбранной, ветви. Темпонавт – и это доказывает существование ветвления в прошлое – попадает одновременно (если можно использовать такой эвфемизм) во все миры, существовавшие в прошлом и ставшие причинами возникновения нашего конкретного настоящего.

Более невнятной речи я в жизни не слыхивал, если, конечно, не считать предвыборной риторики нашего нынешнего шерифа. Тот говорил еще более непонятно, потому его и выбрали – в противовес Мозеру, который только повторял: «Выберите меня, и я уничтожу Дайтона!» Каждый дурак в городе знал, что уничтожить Дайтона не сможет никто, во-первых, потому что у него свой человек на Капитолийском холме, а во-вторых, потому что Дайтон держал в руках и Мозера, поскольку был женат на его племяннице.

Призрак попытался встать между мной и Дженнифер, но сестра отодвинула его движением руки – я видел, как она это сделала: взяла за локоть и толкнула, он чуть не упал, едва на ногах удержался. Призрак! Бесплотное создание! Чудеса…

И шипение…

– Я просто хочу объяснить, почему вы приняли меня за привидение. Не утверждаю, что все призраки имеют такое же происхождение, хотя подозреваю, что так оно и есть – не нужно придумывать сущностей сверх необходимого. К тому же в загробный мир и в нематериальных призраков верят только невежды…

Однако! Если это существо явилось не из мира мертвых… Впрочем, Дженнифер говорила и говорила, иногда лишь на мгновение останавливаясь, чтобы перевести дух и, похоже, прислушаться к чему-то, сказанному Норманом.

– Представьте себе: вы отправляетесь в прошлое на машине времени. Но прошлых, которые привели к вашему настоящему, миллионы – как множество корней, ведущих к одному стволу. Решая квантовые уравнения, теоретики из Принстона и Шанхая доказали, что путешественник во времени (в прошлое или будущее – без разницы, поскольку ведь и будущее ветвится) «размазывается» по всем ветвям альтерверса, и в каждой ветви присутствует тем менее материально, чем на большее число ветвей разделилось его прошлое.

Что он говорил? Уже потом, лежа в постели без сна, слыша в соседней комнате похрапывание отца, я пытался повторить и, главное, понять сказанное призраком. Повторить – да, мог, я был уверен, что запомнил каждое слово. Запомнить-то запомнил и повторить мог хоть перед судом присяжных, представься такая возможность, и, если бы потребовалось, на Библии поклялся бы, что все запомнил правильно. Но смысл ни единой услышанной фразы не был мне понятен. Это удручало меня и заставляло повторять мысленно слово за словом в надежде, что в какой-то момент мне станет понятно, о чем толковал призрак. Так однажды, повторяя строки из книги Бенджамина Франклина о молниях, я начал понимать, что хотел поведать миру этот удивительный человек.

«В загробный мир верят только невежды», – сказал призрак, и это было самое удивительное, что я слышал в ту ночь и что мог понять своим куцым умом. И вот что еще сказал Норман, обняв за плечи мою сестру, а она – что удивительно! – и не думала сопротивляться (я представил, как сам крутился бы ужом, стараясь избавиться от этих отвратительных объятий), приникла к груди кошмарного создания и говорила за него своим звонким голосом, отражавшимся от стен и создававшим эхо, будто специально для того, чтобы слова, повторяясь, проникали глубже в мое застывшее сознание.

– Теория без экспериментальной проверки не может считаться доказанной, даже если весь ученый мир уверен в ее правильности. Никто из теоретиков полтора столетия назад не сомневался в справедливости общей теории относительности, но все же, если бы сэр Эддингтон не обнаружил отклонение звездного луча вблизи Солнца во время затмения тысяча девятьсот девятнадцатого года, разве мог кто-нибудь утверждать, что Эйнштейн прав, и пространство подобно туго натянутому полотну, в котором движутся тяжелые шары звезд и планет?

Удивительно, как у Дженнифер поворачивался язык выговаривать эту ахинею! Она неожиданно замолчала, и в следующее мгновение произошло нечто, повергшее меня в состояние не то чтобы ужаса – подобного чувства, способного заставить человека совершать безумные поступки, я уже не испытывал, будто внутри меня сгорело нечто, а оставшиеся угли не способны были вызвать сильных эмоций, и потому не ужас, как следовало ожидать, сковал мои члены, а некая оторопь: на моих глазах призрак сильными движениями рук (я видел, как сопротивлялась сестра, будучи девушкой честной и непорочной) привлек Дженнифер к своей полупрозрачной груди, сквозь которую смутно видна была дальняя, погруженная во мрак, стена, приподнял правой рукой ее подбородок и – о, Господи! – впился белесыми, отвратительными губами в губы моей сестры, и что меня поразило более всего, – Дженни без признаков протеста ответила на кощунственный поцелуй, и два тела, темное, девичье, и блекло-серое, мужское, слились в единое целое, страстное и безумное в своей непостижимой откровенности. Их единство и устремленность друг к другу были так же ясны, как неясен и скрыт оставался смысл речей Нормана.

Не могу сказать, сколько прошло времени, пока я в ступоре таращился на это зрелище. В какое-то мгновение мелькнула у меня мысль: что если сейчас сюда явится отец? Вполне возможно, что он, проснувшись и отправившись на кухню, чтобы напиться, обнаружил отсутствие мое и, главное, сестры в своих постелях и, недолго думая, бросился на поиски.

Все-таки странные мысли приходят человеку в голову, когда он находится в чрезвычайно непривычной для себя ситуации. Я даже оглянулся – мне послышался в ночной тишине грозный далекий отцовский крик. Померещилось. Но не померещился поцелуй, длившийся, как мне показалось, вечность.