Филип Фармер - Т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку

Внезапно он умолк, словно поперхнулся, и застыл, глядя прямо перед собой. Все силы его оставили. Тело лопалось от жара, который струился из живота. В трех футах от него дрожало марево, похожее на волны горячего воздуха. Казалось, что воздух уплотнился в зеркало, его вибрации сгустились в материю. И очень медленно, сжимаясь, как шар, из дыр которого со свистом вырывался воздух, перед Кэрмоди возник клок кожи.

И на сей раз он узнал лицо.

— О Боже! Мэри!

Он мог бы дотронуться до кожи, лежавшей на обочине аллеи. Хотя это было выше его сил. Что-то опять словно высасывало их из него.

И только нежелание показывать страх перед посторонним заставило Кэрмоди нагнуться и поднять появившийся предмет.

— Настоящая? — спросил Тэнд.

Собрав все силы из глубин своего естества, Кэрмоди сумел рассмеяться:

— На ощупь совсем как у нее: такая же гладкая. У Мэри была прекрасная фигура — самая совершенная в мире. — Он нахмурился. — Но когда дела наши разладились… — Его пальцы разжались, и кожа упала на землю. — Такая же пустая, как она. Ни капли мозга. Ни капли смелости.

— Ты очень хладнокровен, — заметил Тэнд. — Или просто глуп. Впрочем, поживем — увидим.

Он поднял кожу и расправил — та слегка задрожала на ветру.

Кэрмоди увидел, что на сей раз проявилось не только лицо, но и скальп, и даже часть шеи с фрагментами плеч. Длинные белокурые волосы трепетали на ветру, как обрывки паутины, а под веком угадывался первый слой глазного яблока.

— Ты начинаешь приобретать в этом сноровку, — похвалил его Тэнд.

— Я? Я тут ни при чем. Мне даже не ясно, как это происходит.

Тэнд прикоснулся ладонью к его голове и левой стороне груди:

— Зато им все ясно.

Он скомкал кожу и бросил ее в мусорную корзину, стоявшую на крыльце.

— Прах к праху, — прошептал Кэрмоди.

— Поживем — увидим, — ответил Тэнд.

К тому времени на небе появились облака, одно из которых закрыло солнце. Лучи, сочившиеся сквозь него, окрасили все вокруг в призрачный серый цвет. Внутри дома это освещение выглядело еще более зловещим. Когда Тэнд и Кэрмоди вошли в столовую, их встретила группа неясных теней. Мамаша Кри, пилот с Веги по имени Эпс и два землянина сидели за круглым столом в большой Затемненной гостиной, которую освещали лишь семь свечей, вставленных в простенький канделябр. Позади хозяйки виднелся алтарь и каменное изваяние богини-матери с двумя близнецами на руках. Месс спокойно сосал правую грудь, а Эльгуль кусал зубами левую, царапая кожу матроны не по-детски длинными ногтями. Богиня взирала на них с блаженной беспристрастной улыбкой. В центре стола, возвышаясь над канделябром, тарелками и кубками, стояли символы богини Бунты: рог изобилия, пылающий меч и руль.

Приземистая, дородная и грудастая мамаша Кри заулыбалась вошедшим постояльцам. Ее голубые зубы выглядели в полумраке верными, а рот казался пустой дырой.

— Входите, джентльмены. Вы едва не опоздали к последнему ужину.

— Последний ужин? — воскликнул Кэрмоди, направляясь в душевую. — Вот это да! Я возьму на себя роль моего тезки — старика Иоанна. А кто у нас будет Иудой?

Он услышал негодующее фырканье Скелдера и тихий голос преподобного Рэллукса:

— В каждом из нас живет маленький Иуда.

— Вы тоже им беременны, голубчик? — не удержался Кэрмеди и с этими словами удалился, заливаясь хохотом.

Вернувшись, Кэрмоди уселся за стол и выслушал молитву Скелдера о божьей милости и благословении мамаши Кри. Он знал, что лучше посидеть какое-то время молча, чем навлекать на свою голову неприятности, приступив к еде без предварительной молитвы.

— В чужой монастырь со своим уставом не лезь, — шепнул он Скелдеру и, заметив замешательство монаха, улыбнулся. — Лучше передай мне соль. Да смотри не рассыпь. — Скелдер таки рассыпал. Кэрмоди расхохотался. — Ну вот вам и Иуда!

Монах побагровел и сердито рявкнул:

— С таким поведением, мистер Кэрмоди, вы вряд ли переживете эту Ночь.

— Побеспокойся лучше о себе, — ответил Кэрмоди. — Что касается меня, то я собираюсь найти симпатичную девчонку и заняться только ею. Возможно, я даже не замечу, как пролетят эти семь дней. Советую тебе сделать то же самое, отче.

Скелдер поджал губы и нахмурился. Его продолговатое тощее лицо было просто создано для того, чтобы выражать негодование. Многочисленные морщины на лбу и щеках, костлявые скулы и нижняя челюсть, длинный и крючковатый мясистый нос — весь этот набор прямых линий и завитков олицетворял сейчас грозного судию. На нем как бы отпечатались пальцы Создателя, который слепил этот праведный облик из мягкой плоти, а затем положил в печь для обжига, чтобы тот стал тверже камня.

Однако «камень» проявлял сейчас признаки, присущие обычному смертному: лицо раздулось и покраснело, горячая кровь прилила к коже. Серо-голубые глаза пылали огнем под бледно-золотистыми бровями.

Мягкий голос отца Рэллукса пал на собравшихся в комнате, как благословение:

— Гнев не значится в списке добродетелей.

Он был очень странным человеком, этот священник с почти несовместимыми друг с другом чертами лица: большие уши, похожие на перчатки хоккейного вратаря, рыжие волосы, курносый нос, широкие пухлые губы, как у ирландца на рождественской открытке — все это никак не сочеталось с большими темными глазами и длинными женственными ресницами. Широкие плечи были под стать мускулистой шее, но могучие руки заканчивались маленькими и нежными кистями. Добрые влажные плаза смотрели степенно и открыто, однако при виде их складывалось впечатление, что у человека неспокойно на душе.

Кэрмоди всегда удивлялся, как этот парень оказался партнером Скелдера. Он не пользовался такой известностью, как его пожилой напарник, но имел прекрасную репутацию среди антропологов. Фактически он имел более высокий ранг, чем его начальник, но старшим в экспедиции считался Скелдер благодаря заслугам в других областях церковной деятельности. Тощий монах возглавлял консервативную фракцию Церкви, которая пыталась реформировать мораль мирян. Его записанный на видеокассеты образ и голос можно было встретить на любой планете Федерации. Он осуждал нудизм в жилищах граждан и на пляжах, обличал супружескую неверность, полиморфные сексуальные извращения и все прочее, что ранее запрещалось Западным Земным обществом и особенно Церковью, а теперь разрасталось и даже насаждалось среди мирян в качестве социально приемлемых форм поведения. Он хотел использовать самое сильное оружие Церкви, чтобы заставить общество вернуться к прежним стандартам, и когда либералы и центристы Синода обзывали его викторианцем, он с радостью соглашался с этим титулом, заявляя, что желает вернуть те старые и добрые времена. Вот почему сейчас он метал такие яростные взгляды в сторону отца Рэллукса.