Василий Щепетнев - В ожидании Красной Армии

- История. К примеру, Самохатка. Исчезла деревенька, а ведь первая линия метрополитена там пролегла, с нее российское метро началось.

- Метрополитена?

- Не в Москве же пробные тоннели рыть. Провалится квартал, что тогда? А здесь геология схожа, вот в девятьсот восьмом и начали прокладывать. Потом война, революция. Возобновили в двадцатых. Кольцевой тоннель, паровоз бегал, с вагончиками. А в войну якобы ставка главкома была. По слухам. Но это вряд ли, немцы сюда уже в июле пришли. Но что-то, наверное,было...

Я пил чай, отдуваясь и вытирая невидимый миру пот, а учитель развлекал меня беседой, рассказывал о каменных бабах в соленой степи (семьдесят километров к югу), стоянке времен неолита (сорок километров к северо-западу, летом непременно нужно будет съездит, у учителя мотоцикл есть, у местных перекупил, починил, лучше нового), и прочих примечательностях.

- Откуда вы столько знаете? - решил удивиться я.

- Положено знать. я по специальности историк.

- А что делаете здесь?

- Что и вы. Я в Душанбе работал. Даже по-таджикски немного выучился, но не помогло. Хорошо, живой.

- Я вчера тоже... краеведничал, - я перевел разговор с неприятного. Окрест скитался, на мертвое поле забрел.

- Куда-куда?

Я рассказал.

- А, вы о стрельбище. Раньше, до войны, дивизия неподалеку стояла, стрелять учились.

- Стрелять?

- Наверное не скажу. Хоть и старый, а секрет. Тайна. Еще чаю хотите?

- Спасибо, нет. Кстати, вчера я и стрелка видел, - я рассказал о встрече с охотником.

- Это правда, - подтвердил В.В. - Нас предупреждали, чтобы за детьми приглядывали. Надеюсь, теперь спокойнее станет.

- Надеюсь, - я взял книгу, прощаясь. - Карточку заведете?

- Давно завел, Петр Иванович. Вы у меня активный читатель. Иначе нельзя. Нет книговыдач - ставку сократят. Десять минут в день уделяю картотеке, любая проверка слюной от восторга изойдет. поросячество, конечно, но... Вы тоже ... Пишите побольше, они писанину любят.

- Стараюсь. Кстати, а кто здесь до меня работал?

- Я потому и советую - пишите. Был тут Степанюк, фельдшер. Если к вам народ не спешит - ему спасибо, отучил.

- Правда?

- Назначит на ночь слабительного с мочегонным, еще и наорет. А чаще запирал медпункт и уходил, сутками пропадал. Говорил, охотится. Какая у нас охота...

- Странно.

- Честно говоря, я думаю, он здесь пережидал что-то. Прятался. Времена темные. Купил диплом, и пережидал.

- И долго он проработал?

- С марта по июль, в конце июля пропал.

- Как это пропал?

- Ушел и не вернулся. Даже зарплату не получил.

- А вещи?

- Какие вещи, чемодан всего имущества. В конторе, под замком ждет. Я думаю, переждал, и в Москву вернулся. Московского издали видать.

Я распрощался окончательно и с книгой в руке вернулся к себе.

У меня тоже имущества - чемодан. Скушай меня нынче Белый Клык, никто бы и искать не стал. Вернулся, мол, откуда я там...

Прежде, чем раскрыть книгу, я заполнил амбулаторную карточку на Гончарова Вадима Валентиновича, год впишу позже, диагноз - "острое респираторное заболевание". Мог бы и покруче завернуть, да пожалел на первый раз, все-таки учитель, библиотекарь, председатель отделения союза переселенцев.

В наказание всю ночь я бегал по кольцевой линии московского метро Октябрьская, Добрынинская, Павелецкая, а за мной по пятам, погромыхивая на стыке рельс - откуда и взялись? - катил паровоз серии ИС, украшенный барельефом главкома. Главком извергал из трубки клубы дыма, вращал красными горящими глазами и, время от времени, громко гудел:

- Ту-ту-у-у-у-у!!!

* * *

- Груз в пути. Прибудет завтра, - инженер снял наушники, отключил питание.

- Связь хорошая, - военный свою пару наушников положил на предписанное место. Аккуратист.

- Ионосфера, - инженер неопределенно пошевелил в воздухе пальцами правой руки. Из-за этого стукача не удалось толком побыть в эфире. Пошарил наскоро, настраиваясь, обрывки фраз, немецкий, немецкий, немецкий. Где наши? Жмурки на свету.

- Проверю системы, - инженер пошел к двери.

- Я с вами. - надел фуражку военный. Строго пасет, не забалуешь.

* * *

- Опять же, где он вырос. В лесу - ничего, а в поле не каждый годится. Какое поле. На полугоне грибы дристучие, хоть опята, хоть какие, - местный эксперт разделил мою добычу на неравные кучки. - Теперь можете готовить. а те, - он брезгливо показал пальцем, - сразу выкиньте, плохие.

Эксперту - Филиппу с двумя п, было лет десять, и он прогуливал уроки на законном основании: карантин, ветрянка, братец из интерната гостили-с. Насчет грибов я ему поверил. Все равно осталось больше моих нужд, много больше. Впрок стану солить. С чесноком, черным перцем, лавровым листом и уверенностью в завтрашнем дне. Баночку на Новый Год, Первомай, а лучшую, заветную - на День Победы. Нашей Победы.

- Что за полугон такой? - почтительно осведомился я. Оленьи турниры, волчьи свадьбы, но серединка наполовинку, оттого и полу.

- Поле дурное есть. Если в сторону Огаревки идти, а после свернуть у развилки влево, как раз упретесь. Да вы там были. Мы летом на нем в войну играли. Другим не говорите, ругаются, - он удовлетворенно кивнул, когда я свалил забракованные грибы в помойное ведро, и небрежно спросил:

- Правда, что у вас бинокль есть?

- Правда.

- Сильный?

- Сильный.

- Спутники Юпитера можно увидеть?

- Наверное.

- А кратеры на Луне?

- Запросто.

- Можно будет... понаблюдать?

- Сейчас? - я с сомнением глянул в окно. Солнце, хоть и осеннее, грело и светило щедро, выдавая поскребыш, будто президент перед выборами.

- Нет. Зимой, в декабре, после двадцатого. Можно?

- Приходи. В шесть часов после двадцатого и приходи, как раз стемнеет. Договорились?

Эксперт ушел, обнадеженный, а я достал из чемодана бинокль. Цейссовский, объективы - что плошки. Мне его на память дала вдова одного астронома-любителя. Я ремешок поменял, и пользуюсь. Каждый день с крыльца смотрю, не видать ли чего хорошего. Красной армии, например. Могу и на небо глянуть, солнце моим сумеркам не помеха.

Пока опята доходили на плите, я с ведрами в руках сновал к колодцу, заполняя трехсотлитровый бак и чувствуя себя последним тимуровцем империи.

* * *

Прожектора окончательно портили ночь, и без того светлую, траченую луной. Лучи то натыкались на тучи, рисуя круги и овалы, то уходили ввысь, в никуда. Из звезд виднелись самые яркие, виднелись скучно и некрасиво, мешали шатающиеся клинья света.

Воздушная оборона.

Хозяин отошел от окна, вернулся к столу с погасшей лампой. Перегорела. И кстати - не шла работа.

Подождем.

Хватит колготы, ловли блох, упований на соломинку. Да и нет такой соломинки, чтобы не себя спасти - страну. Державу! Не все поняли. Какую глупость, какую дурь, подлость всколыхнули эти дни! Лихорадочно, до пены у рта валят вину друг на друга, предлагают проекты нелепей нелепицы: отдать Гитлеру Украину на сто лет! Распустить партию и Коминтерн! Ослиные дети! Ругательство показалось легковесным, и хозяин выматерился по-русски. Полегчало. Он даже улыбнулся, вспоминая совсем уж чудное - сделать бомбу в тысячу раз сильнее обыкновенной. Не в полтора, не в два - в тысячу! Попробуйте, попробуйте. Со старых времен у него тоже есть штучка, получится, хорошо, нет - все равно с германцем совладаем.