Юрий Брайдер - Администрация леса

- Болетус эдулус, - подсказал отец.

- Вот именно. Болетус. Зверь этот, надо сказать, весьма редкий... Трижды Дуб вновь торопливо зашептал что-то, и Верховный, выслушав его, добродушно крякнул: - Так бы сразу и сказали - белый! Что я, белого не знаю? А то какой-то болетус-парапетус! Язык сломать можно. - Он покачал головой, словно дивясь человеческой глупости, и через все пространство кабинета-оранжереи впервые пристально глянул на отца. - Повторяю вопрос. Чем вам этот белый не угодил? Ведь все живое священно. Даже цветок сорвать - грех. В этом вопросе наша позиция непоколебима и однозначна. Мы обязаны сберечь природу для будущих поколений. Там, где Администрация леса, - там порядок, там надежда.

- Готов согласиться с вами, что цветы рвать нельзя. Ведь впоследствии они могут дать семена, родить новую жизнь. Но в данном случае этот пример не совсем подходит. Я никоим образом не мешаю продолжению рода. Это то же самое, что остричь овцу или выдоить корову. Мы добудем только то, что и так обречено на гибель в течение нескольких ближайших суток.

- Это действительно так? - Верховный подставил ухо Трижды Дубу и, получив от него исчерпывающую информацию, удовлетворенно закивал тяжелой квадратной головой. - Ну, если так, то совсем другое дело. Хотя понять вас все равно трудно. Одному нужны белые, другому рыжие! А совсем недавно проходил какой-то тип, просил лицензию на добычу слона. Как вам это нравится?

- Слоны у нас не водятся, - подал голос мальчик, едва заметным среди буйной растительности.

- Разве? - удивился Верховный, а Трижды Дуб сделал за его спиной страшные глаза. - Тогда, возможно, он имел в виду тех слонов, которые содержатся в зоопарках. Они, кажется, тоже числятся по нашему ведомству.

- И вы разрешили?

- Не помню. Впрочем, скорее всего - нет. Разрешать что-либо не в наших правилах. Гораздо мудрее запрещать. Ведь вам только дай волю! Представляете последствия? Про насилие и хаос я уже не говорю. Но что останется от справедливости, краеугольного камня нашей морали? Вы об этом никогда не задумывались? А зря! Ведь свобода и справедливость понятия несовместимые.

В условиях свободы сильные начнут обижать слабых, хитрые - обманывать доверчивых, умные - издеваться на дураками. Мир держится исключительно на запретах. Сними сегодня все ограничения - и завтра человечество погибнет. Запрещать, запрещать и еще раз запрещать - вот наш девиз. А если иногда что-то можно разрешить - мы разрешаем. В условиях строгого контроля и при условии выполнения всех рекомендаций. Например, как в вашем случае. Вам это, надеюсь, понятно?

- Понятно, - сказал отец. - Нет ничего дороже справедливости. Главный враг справедливости - свобода. Ограничивать свободу можно запретами. Чем больше запретов, тем меньше свободы, а следовательно - больше справедливости. Итак, максимум справедливости может быть достигнут только при условии полного запрета.

Трижды Дуб смотрел на них, словно хотел обратить взглядом в пепел. Верховный задумчиво пожевал губами, поскреб переносицу, словно пытаясь поймать какую-то ускользающую мысль, и изрек:

- В общих чертах правильно. Приятно побеседовать с умным человеком... Так значит, помощником вахтера вы не хотите?

- Нет, премного благодарен.

- И даже на парадном выходе?

- Нет-нет. Образование, знаете ли, не позволяет. Да и здоровье тоже.

- Жаль. Многие наши корифеи начинали именно с этого... Ну, что же, ваша просьба будет удовлетворена. Лицензии получите завтра. Остальное зависит от вас. Желаю удачи.

Спустя некоторое время они, вдыхая бензиновую гарь и смрад разогретого асфальта, сидели на бетонной скамейке в тени вознесенной над улицами монорельсовой железной дороги и разговаривали, стараясь перекричать грохот непрерывно снующих над их головами составов. Мальчик пил лимонад из пластмассового стаканчика.

- Тот дядя добрый? - спросил он.

- Нет, он самый злой из всех. Иначе он никогда не сидел бы в этом кабинете. Трудно даже представить, через что он перешагнул, пробираясь туда, скольких людей обманул и предал, сколько раз торговал своей совестью, сколько раз унижался, наушничал, клеветал. После всего этого нельзя оставаться добрым человеком.

- Но ведь он разрешил нам пойти в лес!

- Мы слишком далеки от него, слишком ничтожны. И никогда не сможем претендовать на то, что имеет он, а ему не нужно ничего нашего. Ему нет от нас ни пользы, ни вреда. Как от слепых бездомных котят. Но случается иногда, что и самый злой человек бросает бездомным котятам колбасную шкурку. Хочешь еще лимонада? Ты честно заслужил его сегодня.

К лесу их доставил чадящий и разболтанный автобус, мотор которого стучал на подъемах, как сердце накануне третьего инфаркта. Полуоторванная выхлопная труба висела у него под брюхом, как потроха смертельно раненного зверя.

Пассажирский салон был переполнен. Сразу два места в первом правом ряду занимала женщина невероятной, прямо-таки пугающей толщины. Ее, нетранспортабельную, как Царь-колокол, с великим трудом запихала в автобус многочисленная родня. Невозможно было даже представить, для чего она пустилась в это полное опасностей путешествие. Не исключено, подумал отец, что родственники отправили ее в лес обманом или силой, надеясь, что она оттуда никогда не вернется.

Отцу пришлось взять сына на колени, чтобы уступить место щуплому, но еще крепкому и жилистому старичку, все лицо которого состояло как бы из одних углов - острый нос, острый подбородок, хрящеватые острые уши, из которых торчали клочья серой нечистой ваты, колючие глазки, глубоко упрятанные под седыми кустиками бровей.

С полдюжины самых нерасторопных пассажиров так и остались стоять в проходе, ухватившись за поручни. Пустовало лишь крайнее от окна кресло в левом первом ряду. Оно было аккуратно обтянуто целлофаном, сверкало новенькой кожей и являло разительный контраст всем другим креслам, выцветшим и продавленным.

- Папа, а почему там никто не сидит? - поинтересовался мальчик. Может, это детское место?

Отец, на глазах которого только что развернулось немало сцен, своим драматизмом напоминавших борьбу матросов гибнущего судна за места в последней спасательной шлюпке, и сам не мог понять столь странную ситуацию, однако, судя по тому, что никто из пассажиров, - а многие тут были явно не в первый раз, - не посмел даже прикоснуться к загадочному креслу, тут имел место какой-то чрезвычайно строгий, почти сакральный запрет, нечто вроде полинезийского табу.

Ясность внес старичок:

- Это место Верховного Администратора! А вдруг он захочет прокатиться в лес именно на этом автобусе!

- А если на другом? - спросил отец.

- В каждом нашем автобусе есть персональное место для НЕГО! А как же иначе! - неподдельное мистическое восхищение звучало в словах старика.