Александр Тюрин - В кругу друзей, или Повесть о тихом ужасе

Николай Константинович неустанно повторял, что не в Летягине дело, Летягин только симптом, и Лукреции Андреевне есть тоже о чём подумать. Лукреция Андреевна, вы же распустили клиента до невозможности. И Галине меньше бы в зеркало смотреть, для нас и так сойдет — не целоваться сюда пришли… Галочка, вы и в самом деле абстракционистка, изготовили, понимаешь, «черный ящик», а Летягин за вас отдувается.

Летягин опытным глазом приметил, что Лукреция Андреевна и Галина уже не шевелятся, остальные тупо разглядывают свои ногти или уставились в одну точку на компьютерном мониторе.

Николай Константинович мягко, по-кошачьи, прыгнул к Лукреции Андреевне, впился и, делая жевательные движения, стал подбираться к ее яремной вене. Несколько капель валориса I слетело на пол, и он, воровато озираясь, размазал их ногой.

— Фу, моральный урод. Взгрызся, будто в котлету, — поморщился Трофим. Позорит нас как класс.

Следующей на очереди была Галина. Но она повела себя беспокойно. Под клыком заерзала, попыталась посмотреть, что ей мешает, стала крутиться…

— Маленькая неряшливость ведет за собой большую ошибку, — принялся рассуждать Трофим. — Не довел ведь ее до полного оцепенения. Нельзя внушать донору, что он беспросветно виноват. Донору должна быть оставлена надежда, что он может исправиться и заслужить доверие.

— Галина теперь на него в милицию сообщит.

— Что ты! Акт произошел слишком быстро. Просто при общении с ним у Галочки будет возникать непонятное напряжение. Дама она нервная и этого топтуна к себе уже не подпустит… А смотри-ка, валенок валенком, а насосался ваш Николай Константинович всех валорисов до отвала! — не без зависти отметил Трофим. — Но, кажется, недолго длилось счастье дяди Коли…

Из смежной комнаты появился Лев Соломонович, начальник отдела, и поманил к себе в кабинет Николая Константиновича.

— Вот она, пищевая пирамида во всей красе. Не для себя старался, — злорадно прошептал Трофим. — Смотри, какие теперь рожи корчит.

И действительно — лицо Николая Константиновича выражало «последнее прости». Летягин не удержался от хмыканья, есть еще справедливость на свете.

— А твоя афиша не лучше была, когда он тебя сегодня приголубил, — сказал Трофим.

— Как! Уже? — встрепенулся Летягин.

— Уже. И так будет всегда, пока не перестанешь блеять и не начнешь рыкать в ночи. А теперь пошли к следующей двери и полюбуемся Львом Соломоновичем.

Начальник отдела немало говорил о «летягиновщине», как о пережитке совковой нерыночной экономики. Сей феномен старший начальник прямо не ставил в вину Николаю Константиновичу, но постоянный рефрен Льва Соломоновича: «Вы отстали от жизни» отражался на лице начальника сектора тенью беспомощности и покорности. Голова Николая Константиновича стала никнуть, а нос у Льва Соломоновича — удлиняться и утончаться. Когда процесс увенчался созданием хоботка, на виске у младшего начальника расцвел и, тихо побулькивая, раскрылся красный тюльпан. Как большой шмель старший начальник опустил хоботок в чашечку новоявленного цветка и втянул столько крови, что стал шире в плечах, и даже расстегнул, отдуваясь, пуговицы пиджака.

— Плохой солдат, а хорошо стреляет, — восхитился Трофим.

Николай Константинович очнулся и, окрашенный в цвета свежего трупа, выслушал еще несколько интересных мыслей по коренному изменению работы сектора, которые не так давно были его собственными.

Глядя на шатающегося и бредущего по коридору Николая Константиновича, Трофим сказал:

— Почему бы тебе не поменяться с ним местами? Не все же этим вампирам-самоучкам пустошить тебя, Георгий. Лукреция бегает в пятьдесят пять, как девочка, за счет твоей энергии, а Галина тычет тебе в нос твои же идеи. Она же сперла у тебя концепций на целую диссертацию!

— Слушайте, если все тут — кровопийцы, то почему тянут валорис друг у друга? — спросил Летягин. — И есть ли смысл становиться в ваши ряды?

— Смысл есть, — стал терпеливо объяснять Трофим. — Они — несознательные и неорганизованные упыри, у которых существует замеченная тобой пищевая пирамида. Да, нижняя ступень служит провизией для верхней, и так далее. Будь уверен, что Льва Соломоновича скоро вызовет на коврик стратегический инвестор и там отведает по полной программе… Слышь, у Льва уже телефончик звонит… На эти как будто неформальные гастрономические отношения накладываются уже формальные, социальные, экономические. Вот почему ты внизу, хоть и не дурак… И только мы, сознательные вампиры-профессионалы, создали все условия, чтобы ты вошел полноправным членом в наш Круг, где валорис каждого неприкосновенен и где дозволен только один вид работы — с донорами, поскольку доноры не являются членами нашего сообщества… Ну, что, пошли от теории к практике, пора допивать Николая Константиновича. Он и так уже огорошен, обрабатывать его долго не надо, — и Трофим потянул Летягина за собой.

Начальник сектора метался в курительной комнате возле туалета.

Летягин неожиданно для себя заговорил:

— Николай Константинович, я сейчас готовлю докладную записку от вашего имени заместителю директора. В ней говорится о том, что начальник отдела систематически третирует ваше подразделение, не дает ему творческой свободы и на этом фоне создает миф о своей компетентности. Позитивная часть записки содержит предложение о выделении нашего сектора в отдел перспективных разработок со свободной тематикой. Как вы думаете, кто может возглавить этот отдел?

Летягин заметил, как в начальнике сектора происходит исполненный надежд бросок из грязи в князя, лишающий его осторожности.

— Ваши идеи, Николай Константинович, не должны пропадать, на вас не должны наживаться…

Голова начсектора стала клониться набок, глаза наполовину закрылись веками.

— Вот что зов делает, — удовлетворенно подытожил Трофим, — а у тебя получается, Жорка.

— Мы будем продавать ноу-хау. Скоро симпозиум по нашей тематике в Италии… Бабье лето на Лозанском озере… — не мог остановиться Летягин.

Николай Константинович замер в полном оцепенении. Курительная комната рассыпалась, начсектора превратился в сочащуюся кровью сетку.

— Ну всё, Летягин, пришел твой звездный час, — торжественно молвил Трофим. — Теперь не отвертишься. Тебе его нисколько не жалко, это факт. Вдобавок ты голоден.

Подошла волна и кожа Николая Константиновича потеряла цвет — стало видно переплетение сухожилий, жировую прокладку на щеках; кровеносные сосуды начсектора поползли как змеи, а потом стали набухать и раскрываться как цветы… Но от первого же глотка крови Летягина затошнило. Он сделал знак руками, мол, не могу.