Сергей Званцев - Омоложение доктора Линевича

— Здесь какое-то недоразумение, — мягким и нежным баском пророкотал Фисташков, делая круглые невинные глаза ребенка, ошибочно заподозренного в краже пирожного. — Какие диссертации? Понятия не имею!

И, как бы в подтверждение сказанного, он ловко сжал правую руку Линевича, оставив на его ладони сложенные пополам деньги.

«…Плохо дело, — уже через минуту уныло думал Фисташков. Посетитель швырнул деньги и выбежал вон. — Плохо! Ясно — надо идти с повинной… Опередить этого хлюста!»

У памятника Пушкину Петр Эдуардович остановился и, глядя на склоненную голову поэта, с горечью задумался над собственной судьбой. Да, в какой-то степени омоложение удалось. Конечно, располагай он возможностью продлить лабораторные опыты, нет сомнений, что результаты были бы полнее. Он слишком поторопился, надеясь привлечь внимание крупных ученых к достигнутому и добиться постановки новых научно обоснованных опытов. Петр Эдуардович оторвался от созерцания величавого лица и, вздохнув, зашагал в редакцию газеты. «Там отнесутся иначе! — оживая, решил он. — Там помогут мне!»

В редакции Линевичу пришлось немного подождать: заведующий отделом писем беседовал с какой-то шумливой парочкой. Из-за двери кабинета доносились возбужденные голоса: «Мы дом строили на трудовые денежки!.. Я получаю шестьдесят да она сорок пять, живем скромно… Ну что же, что машина? А может, мы ее выиграли?»

Потом наконец открылась дверь, и из кабинета вышли высокий мрачный мужчина и худая как жердь женщина, очевидно его супруга. У обоих недобрым огнем горели глаза. Женщина, натянув на голову монашеский платочек, на ходу сказала злым шепотом спутнику:

— Я тебе говорила — не надо машину покупать. Зачем? Девочек возить?!

Мужчина презрительно поджал тонкие губы и промолчал. Видно было, этот умел сдерживать свои чувства!

Странная парочка вышла, а Линевича пригласили в кабинет.

За столом сидел молодой человек, привыкший уже к самым разнообразным обращениям в газету. К нему приходили отвергнутые изобретатели, отцы, ищущие сыновей, и матери, жалующиеся на свое чадо; изобличенный газетой жулик, полный «благородным негодованием» и требующий опровержения; разоблачители, которые на поверку оказывались разоблаченными; красноречивые жалобщики, рассчитывающие на доверчивость журналиста и вдруг теряющие свое красноречие; нерешительные посетители, на первый взгляд ничем не примечательные рядовые люди, оказывающиеся носителями новых хороших человеческих черт, — словом, разнообразнейшие характеры, способные заполнить не один список действующих лиц драм, комедий и водевилей, проходили чередой перед письменным столом журналиста большой газеты.

Заведующим отделом вот уж два года был Вячеслав Дмитриевич Беседки, человек, окончивший юридический факультет и вдруг в последнюю минуту отказавшийся от лестного назначения в прокуратуру, сменивший, так сказать, меч на орало. Впрочем, и здесь, на газетной работе, приходилось иногда обнажать меч. Беседин пробовал свои силы в труднейшем газетном жанре — фельетоне. В первое время фельетонист браковал его почти подряд. С мрачным видом — как и полагается юмористу — тот говорил ему:

— Юмористом можешь ты не быть, но публицистом быть обязан. Понял?

— Нет, — вскипел Беседин, нервно комкая возвращенный ему опус. — Не понимаю!

— А вот это-то и плохо, что не понимаешь, — наставлял фельетонист. — Читатель фельетона должен не столько смеяться, сколько негодовать. Ясно?

Постепенно это становилось молодому журналисту ясным. И вот настал день, когда он развернул газетный шуршащий лист, и сердце у него сладко замерло: он увидел свой фельетон и свою подпись. Это совершенно непередаваемое чувство. Слаще первого поцелуя любимой девушки!

Да, но в жизни журналиста случаются не одни лишь поцелуи…

Вот и сейчас, выслушивая несколько сбивчивую речь рыжего молодого человека, Беседин задавал себе тревожный вопрос: что это? Бред? Нет, не похоже, парень рассуждает здраво. Однако скорее всего авантюрист. Подумаешь, какой Фауст! Омолодился, говорит. Придется, конечно, проконсультироваться с кем-нибудь из медиков, но в общем это блеск! Так и назову фельетон: «Фауст из Сиротского переулка». Неслыханная авантюра! Да, но что он преследует? Какую именно жульническую цель? Неясно! Ведь он не пытается продавать свое средство!

— Слушайте, — обратился Беседин к Линевичу, уже в общем закончившему рассказ. — А если ваше открытие признают? Что тогда? Я хочу вас спросить, как это отразится на вас? Ну, я понимаю, вы говорите — остались без жилья, паспорт забрали и тэ дэ и тэ пэ, а дальше?

Линевич с удивлением посмотрел на Беседина. В сущности, они были почти сверстниками (если, конечно, считать годы Петра Эдуардовича на новый счет). Но почему этот журналист задает ему такой вопрос?

На Линевича испытующе смотрел молодой человек, сидевший по ту сторону письменного стола, заваленного бумагами. У журналиста был самый обыкновенный вид, ничем не выдающий его высокое, по мнению Линевича, призвание: округлое лицо, чуть вздернутый нос, юношески полные губы, аккуратно подстриженные каштановые волосы.

— Странный вопрос, — раздражаясь (удивительное дело: у омоложенного Петра Эдуардовича остался раздражительный характер), сказал посетитель. — Разве не достаточно, что я смогу официально объявить о своем способе? То есть, я хочу сказать, если вы об этом напишете!

«Ага, — смекнул настороженный журналист, — он хочет использовать газету для саморекламы. Ну, а дальше он уже не растеряется. Так-так».

— Хорошо, — заключил беседу Беседин. — Я подумаю и… В общем, мы вас уведомим. Оставьте только адресок.

— Но в том-то и дело, что у меня нет адреса! Я бездомен! — почти закричал Линевич. — Я ведь с этого и начал!

— Ну хорошо, тогда заходите ко мне… Ну, скажем, через два дня.

Беседин рассчитывал, что за два дня он успеет посоветоваться с учеными, да, пожалуй, и с прокуратурой, о которой здесь толковал рыжий парень.

— А где я буду находиться эти два дня?! — горестно спросил Линевич. — Без паспорта, без денег?

Беседин вдруг подумал: «А что, если он говорит правду? Каким дураком и сволочью я буду выглядеть?!»

Немного покраснев, Беседин полез в карман и, вытянув десятку, протянул ее посетителю. Во второй раз за сегодняшний день ему предлагают деньги!

— Вот… возьмите. Перебейтесь, а там, может, что-нибудь и придумаем.

Линевич страшно смутился, но неожиданно для самого себя деньги взял.

— Спасибо. Отдам при первой возможности, — пробормотал он и, почему-то не прощаясь, вышел из кабинета.