Борис Лапин - Под счастливой звездой (сборник)

Мелин и Бентхауз подавленно молчали. Только сейчас до конца понял Бентхауз, откуда у его товарища такой скверный характер. Понял — и пожалел о постоянных своих шуточках.

Церр быстро взял себя в руки, высморкался и закончил твердым голосом:

— Суд, как водится, вынес ему порицание, по сути, оправдал. Наш гуманный суд, который не карает за ошибки, непредвиденно вызвавшие тяжелые последствия. И это тем более странно, если учитывать, что суд — страж социальной морали, а в основе морали коммунистического общества лежит, как я понимаю, благополучие. Обшественное и личное благополучие, то есть справедливость в распределении благ и безопасность. Не так ли? Короче говоря, «герою» вынесли порицание и отправили на Марс рядовым диспетчером грузоперевозок. Что называется, щуку бросили в реку. Ничему ведь это его не научило. Там-то, на Марсе, и залез он в ракету со взрывчаткой. И все же справедливость восторжествовала. Хоть частично, да восторжествовала. Его жена, Нора, эта умная и самостоятельная женщина… она сама его покарала. Уже пять лет, как Нора Гай не жена Руно Гаю. А ведь он любил ее, надо отдать ему должное, как только может любить подобный сумасброд. Необыкновенная женщина! У Аниты было чутье на хороших людей…

Уже вторые сутки Руно Гай сидел без малого на одном кофе и все-таки никогда еще не чувствовал тебя таким тупым, ограниченным, бездарным. Голова оставалась пустой.

Вот уж ситуация — как в волшебной сказке: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что»! И все же за двадцать шесть часов, оставшихся до прибытия судна, он обязан чтонибудь придумать. Прорвать заколдованный крут. Перепрыгнуть через себя. Как?

Единственное, что он мог сделать, — забрать пострадавших на бакен, но тогда судно теряло трое суток, трое драгоценных суток, лучше бы уж оно сразу двинулось потихоньку навстречу спасателю. Однако на «Толчинском» приняли решение идти к бакену, стало быть, рассчитывали на что-то большее, чем твердый пол под ногами. И правильно рассчитывали: когда жизнь человека в опасности, любой служащий Космофлота обязан сделать все возможное…

«Нет, выход должен быть! — твердил Руно, забыв и думать о том, что бакен раскачивается под его тяжестью. — Существует же он объективно, этот выход, остается лишь найти его. Только надо мыслить широко, раскованно, смело. Как в старинной песне — «смелого пуля боится, смелого штык не берет». — Он резко остановился в углу операционного отсека, лицом к стене. — А что же такое штык? Спортивный снаряд? Или утварь какая-то? Забыл, Ну и черт с ним, со штыком, не до него…»

Мысленно он вернулся к радиограмме Другоевича. Ему вдруг показалось, что он упустил нечто хотя и второстепенное, но существенное, за что можно зацепиться. Из технических деталей? Из описания аварии? Едва ли. Тогда что же?

«Золотой петушок»? Метеоритная ловушка? Тяжело раненный капитан? Ларри Ларк… Руно хорошо знал это имя. «Неистовый Ларри» — так звали его в те времена, когда Руно Гай зеленым юнцом пришел на Космофлот. Решительный, безрассудно смелый, не признающий никаких «нет». Такие, как Ларк, торили дороги в Ближнем Космосе, определяли и наносили на звездную карту орбиты метеоригных потоков, годами дрейфовали внутри различных «Петушков» и «Рыбок» на обычных, без метеоритной защиты, судах. Потом он принимал участие в установке системы бакенов, испытывал первые корабли с защитной оболочкой, ходил к Плутону. А теперь вот, чтобы только остаться в космосе, согласился водить обыкновенную телегу. Да, человек достойный. И все-таки зацепка не здесь. Где же?

Руно до последнего слова помнил текст всех радиограмм. Но, может быть, интонация? Он включил запись, и в отсеке зазвучал голос Другоевича спокойный, подчеркнуто бесстрастный. Однако в одном месте эта бесстрастность дала трещинку. Крошечную, почти незаметную, но Руно сумел уловить ее своим обостренным чутьем: «На борту два пассажира, возвращающиеся со станции «Титан-4», — океанолог Церр и геолог Бентхауз». Кто-то из них двоих был не по душе неведомому Другоевичу. Но кто?

«Разумеется, Церр!» — не рассуждая выбрал Руно. Само слово звучало враждебно его слуху, любой человек с этой фамилией невольно вызывал неприязнь. «Еще один Церр на моем пути», — успел подумать он, прежде чем понял, что это не другой, это тот самый Церр! Так вот оно что! Правда, у того была абсолютно земная профессия — ихтиолог, а этот назван океанологом. Потому-то Руно поначалу и не обратил внимания на столь незначительную «деталь». Но это он, без сомнения, он! Значит, ситуация меняется?

По идее, ничего не менялось. И. все-таки менялось все.

Ситуация стала «личной». Церр! Это был единственный на свете человек, к которому Руно испытывал неодолимую антипатию. Человек, порочивший его всюду, где только мог.

Мелкий, жестокий и трусливый, вообще недостойный зваться человеком. А главное, из-за этого Церра он потерял Нору. И с таким человеком столкнула его судьба в решающий момент!

Вмиг вспомнил Руно все, что старался забыть вот уже пять лет. Память безжалостно вернула его туда, на речку Муоннях, в ту грозовую ночь…

Гроза разразилась такая, каких он в жизни не видывал па Земле. Это было нечто космическое, венерианское — разнузданное буйство циклопических вышних сил! Нечто путающее, подавляющее, заставляющее вновь почувствовать себя первозданным человеком в звериной шкуре и с дубинкой в руках: ты один, маленький и беспомощный, а против тебя весь мир, и вот-вот обрушится на тебя небесная твердь!

Он сидел за пультом, перед ним фиолетово плавилась массивная стеклянная стена. От ударов грома здание подскакивало и мелко дрожало. До конца смены оставалось немногим более получаса, когда его ослепила яростная вспышка молнии. Одновременно за спиной раздался треск.

Это было не похоже ни на гром, ни на взрыв, ни на что другое. Будто кто-то огромный одним махом распластал лоскут ткани величиной с полнеба.

Спокойно, тем же ровным голосом, каким передавал SOS Другоевич, он сообщил об аварии в Жиганск. Подумал несколько секунд, сменил на всякий случай диапазон и сдублировал оповещение, добавив на этот раз, что уточнит положение дел и снова свяжется с Жигакком, Рассчитывать на скорую подмогу не следовало: все равно аварийная команда не прилетит, пока не утихнет гроза.

Руно был уверен, что повреждена одна из емкостей для хранения БТ, — ему показалось, взрыв раздался со стороны емкостей, да и характер звука говорил о том же. Едва передав оповещение, он повернулся в кресле к щиту коммуникаций, чтобы выяснить, не показывает ли автоматика утечки. Тут опять полыхнула молния, и свет погас. Вероятно, где-то перебило линию электропередачи. Пульт управления заводом погрузился во тьму, и Руно остался один, совсем один в стеклянном, пылающем снаружи ящике. Без помощников думающих, считающих, управляющих производственными процессами, загружающих сырье, контролирующих температуру, давление, химический состав, запускающих и останавливающих агрегаты, устраняющих неполадки и сообщающих обо всем этом на пульт. Неуютно же почувствовал он себя, оставшись один на один с заводом.