Джон Варли - Тысячелетие

При всем при том я уверена, что даже самый опытный из них, стоя у двери, испытывал мгновенное замешательство. Может, они настолько привыкли, что уже не замечали этого мгновения, но оно было.

Вот и со мной точно так же. Со стороны, ручаюсь, вы и не заметили бы секундной паузы перед решающим шагом в Ворота. Но страх, как всегда, вцепился когтями мне в кишки.

Путешествие через Ворота всякий раз проходит по-новому. Оно мгновенно- но времени, чтобы сойти с ума, более чем достаточно. Оно уводит в зону одновременности, где на какой-то срок, слишком короткий, чтобы его измерить или запомнить, и слишком долгий, чтобы его пережить, я становлюсь всеми вещами, когда-либо существовавшими в мире. В Воротах я встречаюсь сама с собой. Я творю себя, потом творю Вселенную и появляюсь на свет в моем творении. Я падаю на дно времен, к началу начал, затем отскакиваю рикошетом и выныриваю в каком-то мгновении. Время, давно прошедшее и умершее, оживает вновь, воскресая для меня и моей команды перехватчиков.

Да посвяти я путешествию через Ворота миллионы слов, мне и тогда его не описать, даже приблизительно.

И в то же время все, что я сделала, это шагнула в Ворота. Просто. Одна ступня в умершем будущем, другая- в ожившем прошлом (с демаркационной линией, проходящей по заднице: одна ее половина в стране «Бруклинских ловкачей», а другая- в Последнем Веке, или, если хотите, мой фасад в пятидесятых, а зад в Завтраленде).

Правда, ступни соединялись между собой ногами. Однако разделяли их миллионы миль пространства и тысячи лет времени.

Причем одна ступня даже не моя собственная, но она такая везде, вне зависимости от местонахождения.

Лучше я просто скажу: я шагнула в Ворота. И понимайте как хотите. Хотите- считайте, что я прошла через ужасные пытки, к которым уже притерпелась, а хотите- назовите обычной рутиной.

Я шагнула в Ворота.

И очутилась в сортире на борту локхидовского «констэллейшна» в 1955 году, еле успев пригнуться, ибо две перехватчицы швырнули надо мной визжащую женщину. Ее визг оборвался, едва голова прошла через Ворота. Он продолжится у нас, в далеком будущем, хотя там он, наверное, станет совсем уже безумным. Бедняжка просто не в силах будет понять, что с ней такое приключилось. Добро пожаловать! Ваши потомки имеют честь приветствовать вас в Утопии!

Я вышла из туалета, куда две другие перехватчицы уже тащили грузного мужчину в порванном сером костюме. Он вяло сопротивлялся; видно, парализатор был поставлен на слишком слабую мощность. С первого же взгляда мне стало ясно, что с перехватом что-то не так. Пассажиры не должны сопротивляться.

Конечно же, мы готовы к истерикам. Ни один перехват не проходит без криков или непроизвольного мочеиспускания. Если бы меня перехватывали, я бы тоже, наверное, обмочилась.

Но здесь истерическая стадия наступила раньше положенного. Слишком много еще оставалось бодрствующих пассажиров против горстки перехватчиков.

Отличить членов моей команды от стада козлов не составляло никакого труда: перехватчицы были одеты в форму стюардесс, что на данной конкретной авиалинии означало элегантные шапочки, юбки ниже колен и туфли на высоченных шатких гвоздиках.

А на губах- кроваво-красная помада. Они были похожи на вампиров.

1955 год. Приходилось верить Лоренсу на слово. Когда шастаешь из одного времени в другое, стили в голове перемешиваются, и все они кажутся странными. Но сомневаться в правильности даты у меня не было никаких оснований. Под нами, на земле, за машинами тянулись шлейфы выхлопных газов. Чак Берри записывал на студии грамзаписи свою «Мэйбеллин». Фил Силверс и Эд Салливан царили на видеоэкранах, которые назывались телевизорами. Команда из Нашуа в этом году выиграет «Прикнесс», а «Бруклинские ловкачи» победят в чемпионате США по бейсболу. Я могла бы стать богатой женщиной в 1955 году, сумей я найти способ заключить пари. Скажем, на завтрашние заголовки в газетах: «Констэллейшн» терпит крушение в пустыне Аризоны…

Хотите, спорнем?

Однако нельзя сказать, чтобы мы находились в самом полезном для здоровья месте 1955 года. Даже если не принимать во внимание бардак, в который превратился перехват, самолету-то осталось лететь всего ничего.

Я потрясла головой, силясь привести мысли в порядок. Иногда это помогает. Первые мгновения после перехода через Ворота мне обычно немного не по себе. Я заставила свой мозг сосредоточиться на том, что нужно делать сейчас, что- в следующую секунду и так далее, и так далее…

Джейн Бирмингем торопливо промчалась мимо меня по проходу. Я схватила ее за руку. Операция разваливалась на глазах, и, думаю, меньше всего Джейн хотелось сейчас, чтобы начальство хватало ее за локоть.

— Там настоящая свалка. — Она показала на занавес, отделяющий первый класс от второго. Оттуда доносились крики и звуки борьбы. — Мы с самого начала оказались недоукомплектованы, — объясняла Джейн. — Пинки обнаружила пропажу парализатора почти сразу после взлета. Мы пытались найти его, не привлекая к себе внимания, но не удалось. Пришлось начать операцию. Я велела Пинки искать, пока мы будем усыплять пассажиров здесь, на носу. — Джейн отвела глаза, потом через силу заставила себя посмотреть мне в лицо. — Я знаю, что не имела права так поступать, но…

Я махнула рукой:

— Потом разберемся.

— Не знаю, почему все пошло наперекосяк. Хотя, конечно, команда работала не в полном составе… И потом, мы все перенервничали. Когда начали перехват, завязалась потасовка. Кейт вырубилась-какой-то здоровенный бугай прорвался…

— Не бери в голову. Отправь ее вместе с козлами.

Определить, почему вдруг начинается стычка, как правило, невозможно. Мне и раньше приходилось попадать в ситуации, когда козлы выходили из-под контроля. Сюрреалистическая картинка: стоишь перед уроженцем двадцатого века, тычешь ему в нос парализатором и объясняешь, что он должен делать. У некоторых двадцатников инстинкта сохранения жизни не больше, чем у капустной кочерыжки. Они прут прямо на дуло- не верят, что могут умереть, в особенности молодые.

А до чего же странные у них политические идеи! Они настаивают на своих «правах», они как заведенные требуют объяснений, которых, по их мнению, «заслуживают», они считают, что мы «обязаны» обращаться с ними как положено.

До меня это не доходит. Я лично под дулом пистолета сделала бы все, что мне велит его владелец, да еще «спасибо» сказала бы и «пожалуйста». И убила бы его, не колеблясь, при первой же возможности.

— Сколько там еще бодрствующих? — спросила я.

— Когда я уходила, было человек двадцать.

— Обработайте их, быстро. Где Пинки?