Многократор - Художник Её Высочества

— Что за пошлость. Артикль такой-то, циферки… Скучно! — Степан разглядывал этикетку поролонового сердца. — А давай мочалке инструкцию придумаем?

— На фига козе рояль?

— Чтобы людишки знали, как правильно пользоваться приспособлением. На завод-изготовитель пошлем задаром, тут адрес есть.

Вильчевский согласился. Действительно, мочалятся бедолаги как попало. Они промочили внутренности добрым глотком вина и «пошли писать губернию».

— Мочалка — звучит гордо!

— Не педалируй. Нужно что-нибудь в таком роде: мочалка — э-э… помывочное средство юстировочного характера. От латинского justus — правильный. Юстиция! Или немецкое justieren — пригонять, точно выверять. Значит, в дальнейшем именуется аббревиатурно — ПСЮХ.

На первом курсе эти дурачки сплавлялись по Мане, притоку Енисея-батюшки. Мана — речка по сибирским масштабам махонькая, но ей наверняка бы гордились те же бельгийцы, если бы она, скажем, протекала в Бельгии. Вот поэтому Степан с Иваном, умудрившись сэкономить на пьянках, купили большую надувную лодку. Вильчевский, в то время обхаживавший будущую жену, уговорил Томочку сплавляться. Был с ними еще кто-то, его имя, фамилия и должность сгинули во флуктуациях времени. Но самое главное, был он племянник своего деда-пасечника. Дед варил те самые великорусские меды, старинные рецепты которых почти что скрылись в тех же флуктуациях. После варки меды закапывались в бочках в землю и лежали там и крепли десятки лет, набирая от земли мистическую силу. Племянник и прихватил с собой дедовского зелья. Нет, сами они тоже подсуетились. Были у них и водка, и пиво, вот только все это добро привезли домой. Вечером у костерка попробовали мёда. Не имеет смысла петь сему напитку, потому что невозможно передать истинную сладость, за которую можно кокнуть собственную бабушку. Голова работала, как министерство финансов будущего коммунистического правительства Земли, а ноги отказали практически мгновенно. Какие там, в вену, наркотики?! Один совет глупым наркоманам с их ломками — езжайте в Сибирь к деду-пасечнику, падите на колени и молите старца выкопать хоть бочечку. Одной бочки будет достаточно, чтобы привести в изумленное состояние наркоманов всей Европы. Томочка вдруг запросила помощи. Задурнело ей. Мужики посмеялись над ней: ясное дело — придуривается. Всем так хорошо. Так хорошо! Скоро Тома исчезла. Иван пошел её искать и увидел в крапиве промятую тропинку. В середине зарослей сидела Томочка и тоненько просила помощи:

— Хелп. Хе-е-е-елп…

Иван поднял было миниатюрную женщину на руки, но мёд проявил свое коварство. Вильчевский шлепнулся с Томой на руках вниз, ноги отказывались служить хозяину. Вышел из темноты с вытянутым лицом и сообщил компании, что в крапиве в возвышенном уединении сидит стая Томочек и все чаечки жалостливо плачут. Степан приказал: кто за солидарность, забрать стаканы, мёд и пойти к Томочке на выручку. В общем, в этот вечер ни одному таежному комару-фашисту не пришло в голову укусить кого-нибудь из этой славной компании. Гордые собой мужики и повеселевшая чайка. И видел бы кто их опухшие рожицы. Крапива есть крапива.

— Внимание! Завод-изготовитель предупреждает: правильное соблюдение помывочного процесса способствует предупреждению механического онанизма, — Степан всхохотнул и принес бумагу с карандашом. — Общая часть. «Нельзя превышать разумную частоту помывок, так как это приводит к пресыщению и переутомлению.»

— «Из которой со временем может развиться помывочная апатия.» Вяло!

— Усилим. «Как я сама себе нравлюсь! Но с мочалкой!» Секи, два значения получилось. «Дружим организмами чисто!» и «Дружим чисто организмами».

— Согласен. Так. «Сила и красота помывочного взаимоприспособления проявляется в управлении своими страстями.» Как я сказанул? — подбоченился Иван. — Знатно?!

Иван увлекся — икота прошла.

— «Следует обратить внимание на помывочный темперамент. Мужской — более склонный к элементам риска, нестрогой программе действий, охвату корпуса в целом, женский — глубокая интуиция и тонкость анализа.» Дуру ляпнул?

— Ты что, здорово! Что еще? «Помывочные переживания самопроизвольны и возникая независимо от сознания, интенсивно эмоционально окрашены.»

— Еще бы! Если очень чешется от грязи.

Добавили пару фраз о временах года, возбуждающих или тормозящих помывочную активность, и подчеркнули особую роль помывочной доминанты, то есть помывочного тонуса, как безусловно-рефлекторной причины помывочного возбуждения, выраженного первичными признаками; запахом, зудом подмышек, расчёсами, засолением пупочного канала и его воспалением.

После второго курса училища, во время практики они поехали в степи на рыбалку. Томочка потребовала: «Никакой водки!». А на немилосердные вопли Вильчевского о том, что: «Ты, Брунгильда, в своем уме? Под ушицу святое дело сто грамм принять! Обижусь — зарежусь! И вообще, молчи женщина. Кто тебя в люди вывел? Я тебя в люди вывел! — заявила: «Выбирай муженек: либо я с вами еду, либо водка. Ты меня в люди вывел, а я тебя на себе тащу.» «Я тебя выбираю, — взял двумя пальцами жену Вильчевский. — Тебя я давно знаю, а водку… Вообще-то могла бы морально и поддержать супружника за голубой бантик!»

Выйдя из электрички, переждав мощный ливень, они остановили грузовик. Попутка повезла их, но сломалась у деревеньки с подозрительным названием Уйбат. В заброшенной деревне из жителей оставались лишь несколько семей чабанов, ежедневно растворяющихся со своими баранами в бескрайних степях, Петрович, пожилой мужик, у которого вместо автомобиля был доисторический трактор «Беларусь» с задними колесами с цирковую арену, да две старушонки, как позже выяснилось, враждующие между собой с последнего класса восьмилетки из-за ангелочка, давно уже ставшего удобрением. «Беларусь» утащил на прицепе грузовичок обратно на станцию, а попуток до озера в тот вечер не случилось. Пришлось устраиваться к старушкам на постой. Не то чтобы хатёшки бабулек были небольшими, просто так получилось по интересам, что Иван со Степаном заночевали у бабы Феклы с самогонным аппаратом работающим в бане круглосуточно. А Томочка, соответственно, заночевала у старушки-хакаски, при знакомстве представившейся: «Не спужались меня, лебеди? Я колдунья». Перед сном к ним, кипящим слюной, нанесла визит Томочка и сообщила, что если группа риска надумала обрадовать себя на ночь самогонкой — то уже поздно. С наущения её старушки Тома проникла в баню противника и устроила диверсию, то есть подсыпала в выпарившийся самогон особые травки. Так что, если что — заснут они ровно на четырнадцать часов. А сестра милосердия поступит следующим образом: уговорит Петровича, погрузит сонных паразитов на прицеп, предварительно не забыв их раздеть, оттартают их к озеру, там надует лодку, привяжет к веревке смертными узлами вместо якоря камень размером с пирамиду Хеопса, выплывет на середину озера, а оно в поперечнике, сами говорили, два километра, сбросит пирамиду Хеопса в воду, заберет весла и с ними вплавь доберется до берега, уедет с Петровичем до станции, поцелует его в щечку за помощь, а потом сядет на электричку с их одеждой. Ясно им? Степан с Иваном страстно покивали головами на печке, в том плане: что уж тут неясно: смерть коровам! В такой ситуации вставлять зубы и полемизировать — последнее дело. Надо вежливо выслушать и сделать вид, что целиком и полностью… Отмучились еще час, когда баба Фекла уверила: «Спит она уже, соколики. Налетай! Всего-то попрошу копейки за продухт», и взялась рекламировать, какая самогоночка у нее хорошо очищенная, не хуже знаменитой «Посольской» водочки. «Я «Посольскую» люблю, на неё надеюся. Жену по воду пошлю, сам на печке греюся!». Скоро они дружно надрались. Не самогон виноват, выпили вроде не особо — травки контрагента виноваты. Пробуждение их было ужасно. Проснулись одновременно на дне лодки в одних трусах. Лодка мерно качалась на волнах, в небесах по-бараньи взмекивал ветер. Выпучили друг на друга глаза, и страшная догадка посетила их.