Дмитрий Филимонов - Последний компьютер Адамса

— Как же я просмотрел это? — огорчился Смит.

— Это было естественно и необходимо. Так естественно, что ты не обратил на это внимания.

— Да… влипли мы… — качая головой, отметил Смит. — И все-таки я спрошу у него кое о чем.

— Спрашивай, — пожал плечами Адамс.

Смит поежился, достал носовой платок, высморкался и, задрав голову к чистому синему небу, мысленно спросил:

— БОГ, зачем ты покинул планету?

Ответа не последовало.

— Не хочет, — обиженно пробубнил Смит. — Он теперь, вероятно, только с тобой общается. Из уважения. Попробуй ты.

Адамс закурил сигарету, ехидно подумал, что машина не может ни уважать, ни презирать, затянулся пару раз и, погасив окурок о торчащий рядом с мраморной дорожкой кактус, развязно, видимо после многолетнего общения с писателями, обратился к небу:

— БОГ, а на фига ты с планеты слинял!

— Надо было, — уклончиво ответил супермозг.

— И все же? — настойчиво продолжал Адамс.

Ответ был сногсшибателен:

— Прогнозирование общего поступательного развития планеты стало невозможным без учета некоторых тенденций развития Вселенной, создатель. Чтобы заняться этим вплотную, пришлось покинуть планету и модернизироваться.

— Последний вопрос, БОГ, — мысленно заспешил Адамс, с ужасом предугадывая ответ. — А чем ты занят сейчас?

— Заканчиваю прогноз развития Вселенной на ближайшее тысячелетие и готовлюсь к корректировке процесса, создатель.

Адамс поднял брошенный окурок и щелкнул зажигалкой. Смит, уставившись в одну точку, медленно шевелил губами. Над головами людей синело всегда безоблачное небо и ласково светило солнце. На полированной плитке мраморной дорожки грелась маленькая изящная ящерка с ярко-оранжевой спинкой.

— Пошла прочь! Тварь! — рявкнул Смит на невинное существо и топнул ногой. — Разлеглась! Плевать ей!.. Животное!

— Ты что, рехнулся? — вздрогнул Адамс.

— Я чувствовал! Чувствовал! — ревел Смит. — Еще тогда не зря я был против твоего монстра. Но я дурак! Дурак! — он сильно треснул себя по лбу и застонал.

Адамс с любопытством разглядывал бывшего начальника отдела Безопасности, приготовившись на всякий случай отразить неожиданное нападение.

— Я ведь говорил вам, — Смит яростно сплюнул, — что нельзя вводить в машину систему самосохранения! Теперь мы его даже уничтожить не сможем.

— А зачем его уничтожать? — не понял Адамс. — Все нормально. Ну, смотал он с планеты. Ну и что? Пускай. Главное, чтобы жизнеобеспечение было в полном порядке. А с этим — блеск! Живем, как хотим. Вкалывать не надо Все есть. Разве плохо?

— Идиот! — презрительно выстрелил Смит. — Ты представь, дубина, что будет со всеми нами, с планетой нашей, с галактикой, в конце концов, если вдруг какая-нибудь из этих составных встанет помехой на пути поступательного развития Вселенной? Ты забыл наверное, что твой БОГ — компьютер? Пусть грандиозный, но лишенный каких бы то ни было чувств, он никого не любит, никого не пожалеет и ничем не поступится, выполняя возложенные на него функции. Возложенные кстати, нами…

У Адамса перехватило дыхание. Внезапно он со всей отчетливостью понял — в какую пропасть вверг он человечество пятнадцать лет назад.

— Ладно, — махнул рукой Смит. — Поздно теперь…

— Постой! — вспомнил Адамс. — Но он же не может нанести вреда человеку. Это заложено в программе, как догма.

— На это я и надеюсь, — ответил Смит. — Но кто знает, какую пакость он может сделать конкретно сегодня живущим людям во имя добра для грядущих поколений? Ведь в этом случае он не несет вреда человечеству.

— Пожалуй, ты прав, Смит.

Адамс сокрушенно покачал головой.

— Каким же идиотом я был…

— Ладно, хватит, — оборвал Смит. — Все мы такими были. Будем надеяться на лучшее. А сейчас пойдем-ка отдадим должное шефу. Сколько там на часах?

— Пять с четвертью.

— О! Надо спешить. Кремация будет в семь. Вызови-ка вертолет, а я пока сделаю кое-что.

Он сошел с дорожки и направился в кусты, расстегивая на ходу брюки.

Адамс заказал вертолет.

III

Смит оказался прав: ни одной живой души, если не считать робота-похоронщика, в квартире шефа не обнаружилось.

Чисто вымытый, с аккуратно причесанными волосами, шеф лежал на изумрудной полированной похоронной плите. На нем был ослепительно белый костюм, белая кружевная сорочка, белые туфли и белые сетчатые перчатки. Такая одежда положительно действовала на психику прощающихся с уходящим, подчеркивая не столько трагичность, сколько торжественность момента перехода человека из одного измерения в другое, обещая еще живущим непременную и наверняка светлую встречу в будущем с тем, кого пришли они проводить в путь вечный.

Больше всего Адамса поразило лицо шефа.

— Погляди, Смит, — тихо сказал он, — я никогда не видел его таким безмятежно спокойным. Похоже, он даже улыбается.

Смит молча кивнул головой.

— Тебе не кажется, — продолжал Адамс, — что он счастлив?

— Может быть, — поморщившись, ответил Смит.

Адамс подошел к письменному столу шефа. Все было в идеальном порядке. Чувствовалось, что перед смертью шеф сам наводил порядок: убрал книги, видеодиски, аккуратно расставил письменные приборы, которым отдавал предпочтение, несмотря на их явную архаичность. На столе стоял и небольшой голографический портрет жены шефа, ушедшей от него сразу после рождения последнею ребенка к известному поэту.

— Послушай, Адамс! — раздался возбужденный голос Смита. — Здесь есть кое-что для тебя лично.

Адамс обернулся. Смит стоял около телевизора и держал в руках маленький пластиковый видеодиск, на котором изящным почерком шефа было надписано: «Адамсу — создателю БОГа».

Адамс взял диск, вставил его в дисковод, и на экране появилось улыбающееся лицо Андерса.

— Здравствуй, Адамс! — шеф загадочно усмехнулся. — Удивлен? А я нет. Я знал, что ты придешь. Скорее всего, тебя привел Смит. Здравствуй, Смит! Может быть, я ошибаюсь, но из всех, кого я знал, вы были самыми приличными ребятами. Да… однако я разболтался… но простите старика, когда не поболтать, как перед смертью. Вас, очевидно, удивило, что я не лечился и довел дело до такого вот конца? Поверьте, это лучший выход. Для меня, конечно. Ты помнишь, Адамс, я хотел заняться живописью? Так вот, однажды я собрался, достал краски, кисти, холст и сел за работу. Ушел полностью. Творил с упоением и знаешь, получилось неплохо Картину даже взяли в музей, но меня поразило, что в этом музее кроме единственного сотрудника никого не было. Постоял я, полюбовался на свой труд в гордом одиночестве, и что-то во мне сломалось… Зачем писать картины, если они никому не нужны? Я опять запил…