Ника Созонова - Сказ о пути

— Красиво говоришь! Но что-то зябко мне становится от твоих речей. Чтить как бога какого-то демона-людоеда — и устраивать шоу из таинства смерти…

Дийк ожидал вспышки гнева в ответ на свое замечание, но его собеседник лишь покачал головой и произнес торжественно и печально:

— Ты не понимаешь. Ты глуп, чужестранец, либо очень долго прожил в своей глуши и перестал быть человеком. Вот у меня дочка была. Она для меня умерла, когда связалась с тем ублюдком с соседней улицы. Он ее бросил, брюхатую, ребенка она выкинула, а потом приползла ко мне, назад под отцовское крыло просилась, а сама грязная, сивухой за версту несет. Прогнал, конечно. Даже к улице своей запретил приближаться… А потом она снова живой стала — когда на прошлом празднике у нее на пальце кольцо засветилось. За ночь, словно цветок, расцвела! Мы с ней встретились, обнялись, хорошо попрощались, слезами друг друга омыли. Знаешь, она такой светлой стала, какой и в детстве ее не помнил… А ты говоришь, демон-людоед!

Дийк не стал спорить. Он отставил пустую миску и поднялся из-за стола. Но не выдержала молчавшая до сих пор Наки:

— А что, разве кроме смерти твою дочь уже ничто не могло исправить? Разве все способы ты перепробовал, любящий отец?..

Хозяин нахмурился. Девочку он ответом не удостоил, лишь с тяжелой усмешкой заметил промиру:

— Сестра твоя бойка не по годам. Такие плохо кончают.

— Пойдем, Наки!

Дийк вывел упиравшуюся «сестренку» за дверь. Затем вернулся.

— Я, пожалуй, сниму у тебя комнату до завтра. Сестренка устала — оттого и дерзит. Пусть отдохнет, выспится. А я прогуляюсь. Ночь такая дивная!

— Иди. Может, кого из избранных встретишь на пути — будет это добрым знаком тебе! Я вот тоже рвусь погулять, попраздновать — да помощника никак не дождусь, чтоб сменил меня — видно шибко ему там весело, дуралею…

Стоило больших трудов уговорить Наки лечь спать. Она требовала покинуть «этот жуткий, этот омерзительный мирок» тотчас же.

— Во-первых, не в моих правилах уходить из мира в мир на ночь глядя. И ты это отлично знаешь. Во-вторых, ничего страшного с тобой за ночь не случится. Смерть здесь принимают исключительно добровольно, как ты могла понять. Да и Гоа будет рядом. Наконец, в-третьих — терпеть не могу, когда мне диктуют, куда и когда мне идти и что делать.

Надувшись, Наки молча проследовала в отведенную им комнату и демонстративно улеглась прямо на пол, на старенький коврик, притянув к себе Гоа и проигнорировав пожелание доброй ночи. Рыш тут же засвистел, растерянно и укоризненно, переводя жалобный взор с хозяина на девочку и обратно.

— Спать, Гоа, — коротко велел ему промир и вышел.

Ночь и впрямь выдалась прекрасная: теплая, но не душная, расцвеченная — помимо огоньков и фонарей — огромной луной и россыпью веснушек-звезд. Дийк любил такие ночи в таких старинных ухоженных городках. Он долго гулял, стараясь не приближаться к центру — на окраинных улочках было тише, да и вместо толпы попадались лишь отдельные прохожие. Был воздух — полный незнакомых, сладких и пряных запахов, были осколки чужих жизней, проглядывавших сквозь распахнутые ставни. Не надо путешествовать из мира в мир, чтобы попасть в иное пространство — достаточно заглянуть в окна дома, мимо которого проходишь, и незнакомое бытие коснется тебя — ласковое или угрюмое, обыденное или глубокое. Впрочем, большинство окон на этот раз были закрыты — как видно, основная масса жителей праздновала, а за стенами оставались лишь немощные и больные.

Дийк вышел к речушке, прочерчивавшей плоть города темно-зеркальной плетью из плеска и свежести. Здесь было безлюдно и тихо. За спиной высился силуэт высокого здания, в котором не горело ни одного окошка.

Промир присел на траву, снял обувь и опустил утомленные вечной дорогой ступни в прохладную воду. Прикрыл глаза.

— Мне можно посидеть с вами?

Голос был осторожным и чуть надтреснутым, он отдавался в ушах легким звоном. Дийк кивнул, не открывая глаз. Почему-то он был уверен, что увидит кольцо с изумрудом на пальце заговорившего с ним. И точно знал, что не хочет его видеть.

Придет утро, уже совсем скоро, и он заберет Наки и Гоа из этого больного мира, и вновь будет дорога — к призрачному раю, где водятся синекрылые драконы и растут разумные цветы.

— Это мое любимое место. Не знал, что встречу здесь кого-то еще — прежде тут всегда было безлюдно.

— Если я мешаю, мне ничего не стоит уйти, — Дийк отозвался с легким раздражением: здесь и впрямь было хорошо, а возвращаться в трактир и ложиться спать не хотелось.

— Нет, что вы, не надо! Лучше поговорите со мной: я так редко разговариваю с живыми людьми. А еще лучше — расскажите какую-нибудь историю. Мне кажется, вы должны знать много историй и сказок.

— Сказок? Да, пожалуй, я знаю их немало. Но какую рассказать вам? Может быть, сказку о большой луне над странным городом, в котором смерть возвели в культ и молятся на убийцу и людоеда?

— Эта сказка мне знакома, — невидимый собеседник засмеялся — негромко, с полувсхлипами, полувздохами. — Но она еще длится, такие нельзя рассказывать. Вот когда она закончится — другое дело.

— Иные как-то не приходят в голову, так что простите.

— Нет, это вы меня простите: вижу, что все же помешал. Мне кажется, мы еще увидимся. Вы показались мне интересным собеседником. До свидания!

Голос умолк, так и не обретя для Дийка ни лица, ни плоти. Прошелестели удаляющиеся шаги.

Промир посидел на берегу еще немного, а затем вернулся в трактир.

Улыбчивого хозяина не было. Вместо него дюжий парень, видимо, помощник, зевая, в полном одиночестве протирал кружки.

— Тут для вас принесли письмо.

— Письмо? Для меня?.. Видимо, это какая-то ошибка. Я ни с кем не успел здесь познакомиться, мне некому писать.

— Мое дело передать, — пожал плечами парень, протягивая плотный конверт. — Хозяин хорошо описал вас, не спутаешь.

Поднявшись в свою комнату и стараясь не наступить на сладко сопящих на полу Наки и рыша, Дийк распечатал конверт. При свете уличных огней, падавшем в окно, прочел:

«Я был бы весьма признателен, если бы вы посетили меня в качестве гостя в моем замке. В полдень мой человек будет ждать вас на выходе из „Золотой кастрюльки“. Покровитель». Строки были выведены изящным, но несколько расхлябанным почерком. Картину портила жирная лиловая клякса сразу за последней точкой.

Поспать Дийку удалось не более двух часов: на рассвете его разбудил Гоа, шумно требуя выполнить обещанное и недвусмысленно покусывая карман куртки, где лежал заветный мелок. Наки молчала, сидя на полу и вперившись в него дымчатыми сумрачными глазами.