Дмитрий Жуковский - Упырь

Однокурсники тревожно предостерегали:

- Ты же работаешь на армию!

- Бросьте вы, ерунда какая, не кобальтовую бомбу же я делаю, в конце-то концов! И, между прочим, я работаю на военную медицину. И кое-что из моих разработок применяли врачи в Афгане.

Последние полтора года Петр Борисович занимался изучением митохондрий. Эти удивительные суборганизмы, энергостанции клетки, несли на себе явную печать чужеродности, даже ДНК у них своя, особенная. Откуда к нам в клетки попали эти чужаки, без которых сама жизнь не мыслима?

Очередное его открытие попахивало мистикой. Действие полученного им нуклеинового комплекса было похоже на патогенные белки, вызывающие "коровье бешенство": митохондрия начинала усиленно производить кси-тропан. Поразительным было то, что при достижении концентрацией пораженных клеток некоего предела, то же самое начинало происходить в клетках, абсолютно не имеющих обмена веществ с пораженными. Болезнь разносилась нехимическим путем. Пресловутое биополе? Тут открывались такие перспективы для исследования! Понимал ли Петр Борисович, что создает страшное оружие, опасное именно своей принципиальной новизной? Да, сознавал. Но не мог остановиться. На пороге совершенного нового научного направления. Некие терзания все же оставались, но и они утихли, когда Петра Борисовича информировали, что кси-тропан оказался непригодным для боевого применения - вероятность поражения воздушно-капельным или кожным путем крайне низкая. Он так и не узнал, что кси-тропан с успехом применялся агентами спецслужб.

Валентина, мать Виктора, безошибочно почувствовала, что с мужем происходит неладное: он то становился непривычно нежен и заботлив, то срывался на скандальную раздражительность. Муж явно готовился к какому-то объяснению, подгадывая редкие минуты меж окончанием суеты домашних дел и забытьем сна. Валентина, подозревая измену, нарочно пару раз срывала его намерения: то затеяла неожиданную ночную стирку, то упала на диван с холодным компрессом на лбу.

Петр Борисович, запинаясь, говорил что-то о клеточных мембранах, об аллелях и локусах, в общем, нес какую-то научную заумь. Его и коллеги-то не всегда понимали. Потом замолчал надолго, сидел, охватив руками голову.

- Что-то меня занесло, мать, как всегда. Все это так страшно. Тот мой последний препарат, помнишь, я говорил, - Валентина быстро закивала, - оказался куда опаснее, чем я думал. Пошли мутации. С митохондриями начало твориться что-то невообразимое. Валя, я заразился этой дрянью. Я теперь не человек, ну не совсем человек. Я уже почти не могу есть. Нет, не то. Мне сейчас почти не требуется пища. Организм берет энергию непонятно откуда. Я теперь, как энергетический вампир, пью жизненную силу. Вот ведь, сам всегда смеялся над этими экстрасенсами. Нет, не улыбайся. Мне просто страшно. Это же полное разрушение человеческой сути!

- Понимаешь, я сам никак не пойму, хорошо это или плохо. Быть может, это дорога к Homo Super? Начало новой эры? Подумай, как это здорово, полностью освободить человека от забот о хлебе насущном.

- Боже, как это мерзко, пить чужую жизнь! Помнишь, у Уэллса, в "Войне миров", марсиане-вампиры? Чем я лучше их?

Валентина слушала вполуха. Ее опасения не подтвердились. А стоило ли опасаться? С его упертостью в науку, какие могут быть женщины? Он о жене-то вспоминает пару раз в месяц. Впору самой кого найти.

- Я не знаю, имею ли я право сам распоряжаться судьбой открытия. Этот путь слишком опасен. Это может оказаться страшнее СПИДа. Но я решил. Валя, я сверну разработки. Я выйду в отставку.

Вот здесь ее внимание снова включилось. Сразу заработал калькулятор: плюс квартира, минус его жалование, плюс пенсия, плюс выслуга, минус паек, плюс дома будет, хоть сыном займется, минус путевки для Вити каждое лето, плюс ... минус... Как она потом кляла себя за то, что не дала себе труда выслушать его!

Петр Борисович, будучи совершенно оторванным от реальной жизни, все же понимал, что никуда его не отпустят просто так, что любой намек на прекращение исследований только подстегнет их интерес к его разработкам.

В ночь с субботы на воскресение в лаборатории произошел пожар. Очень грамотно произведенный, можно даже сказать, профессиональный. Следователь из контрразведки ГРУ замучил поседевшую в один день мать допросами. Он упорно отрабатывал версию ликвидации. Он никак не хотел поверить, что такой фанатик науки, как Катраков, мог сам отказаться от многообещающих исследований. О последней работе мужа Валентина, понятно, молчала, как и о последнем разговоре с ним.

В рассказе матери слышались некие намеки. Многократно обдумывая тот разговор с мужем, восстанавливая его в памяти по крупицам, Валентина все явственней чувствовала недосказанность, что-то, о чем муж так и не решился сказать. Теперь цепочка умолчания протянулась и до Виктора.

Виктор так и не понял для себя, зачем отец сделал это? Считал ли он, что преподносит сыну дар или хотел подтолкнуть его таким образом продолжить свое дело?

* * *

Виктор не вставал на ноги две недели. Дар оборачивался проклятием. Лекарства не помогали Виктору. Капельница с глюкозой не давала ему сил. Мать спасала его. Чего ей это стоило, Виктор не знал. Он даже не знал, где и на какие деньги она жила эти недели в Москве. Из больницы они оба вышли совсем другими. Виктор стал взрослее, юношеская округлость лица сменилась скуластой угловатостью, исчезли без следа прыщи, на их месте полезла жесткая щетина, глаза чуть сузились и похолодели. А мать постарела лет на десять. Лицо обрюзгло, лишняя кожа сложилась глубокими складками морщин, глаза стали маленькими и бесцветными. Руки, нежные мамины руки, походили на вареные цыплячье лапы. Он проводил мать на поезд и не видел ее после почти три года, пока не вернулся из армии...

Клиника, куда Виктора поместили, располагалась всего в двух остановках на метро от института, где он когда-то учился. Напичканная новейшим импортным оборудованием, она пряталась в грязно-розовой обшарпанной трехэтажке под вывеской "НИИ гербицидов и пестицидов". Смешливая лаборантка Вика в первый же день рассказала Виктору, что раньше вывеска была "НИИ химических удобрений и ядохимикатов", но ее сменили, после того, как сделали сотрудникам пропуска с сокращенным названием. Через месяц, путем двух самоволок и длинных настойчивых убеждений, что ему эти исследования нужны больше, чем им, Виктор добился разрешения выходить в город.

Первые пять месяцев занимались изучением механизма умертвия. Виктора заставляли выкачивать энергию из самых разных живых тварей - от мелких насекомых до редчайшего бенгальского тигра, иногда сразу приводя к смерти, чаще - последовательно различные органы. Виктор порой начинал бастовать - ему просто некуда было девать такое количество энергии. Не решали проблемы и бурные сексуальные забавы с женскими половинами персонала, как позже выяснилось, санкционированные начальством и включенные в план исследований, девушки даже получали надбавку, чем и объяснялся не в последнюю очередь их энтузиазм. Виктор часами бегал по парку, тягал гири. В конце концов, начал ходить в бассейн. Текучая упругость воды оказалась достойным соперником. Он десятки раз проплывал под водой от стенки до стенки, за что и получил прозвище Ихтиандр.