Дмитрий Биленкин - Ночь контрабандой (сборник)

Я отпихнул его ладонями, отскочил, но и сзади тоже было мое лицо, много лиц, все смотрели со стен, как из зеркал, и свет пылал неистово, беспощадно, до последней черточки показывая мне в призрачных отражениях, как корчится, гримасничает, прыгает мое лицо. Я кинулся на них, сжав кулаки.

Плохо помню, что было потом. Кажется, я молотил воздух, кажется, я бил себя по щекам. Я дрался с собственным лицом! Одинаково чужое, оно было везде. В бешеном сиянии ламп оно наступало отовсюду, и один глаз у него был зеленый, насмешливый, подмигивающий, не мой…

Не помню, как я очутился на полу. Только вдруг обвалом упал мрак, и в нем грянули чьи-то шаги.

Ближе, ближе, тяжелые, неотвратимые, они нарастали, а с ними вместе нарастал тот, кто шел, гигантский, из железа и мрака, подготовленный ужасом и несущий безумие. Вот уже дунуло из распахнутой двери…

— Чего кричишь? — послышался знакомый голос.

Путано, как пробуждение в кошмарном сне, проступили очертания дверного проема, фигура Мизгина в нем, свет фонарика…

— Стул-то брось, — мрачно проговорил он.

Мизгин вырвал из моих онемевших рук стул, которым я, оказывается, прикрывался, и потащил меня к выходу.

Опомнился я только на воздухе, да и то не совсем.

— Сволочи, — тихо ругался Мизгин, пока мы поспешно пересекали двор. — Занять демонов у науки… Сволочи! А могло бы быть завтра в газетах: "Встреча с нечистой силой закончилась безумием смельчаков". Чувствуешь, какая реклама их делу?

— Как? — вырвалось у меня. — Значит…

— Лаборатория ужасов, да… Здесь от одного инфразвука кого угодно скорчит! Не успей я заговорить демонов…

— Заговорить де…

— Выключить ток. Помнишь, гудело, когда мы шли? Трансформатор, как я и думал. Уверен, они не подадут на меня в суд за поломку.

Воздух был свеж, но меня била дрожь не от холода.

Запрет

По мере того как Стигс осторожно развивал свою мысль, лицо декана хмурилось все более и более.

— Левоспиральные фотоны! — перебил он наконец Стигса. Да, да, я понял: вы собираетесь искать левоспиральные фотоны. Почему бы вам заодно не поискать принцип вечного двигателя? Или координаты райских врат? Вы что, книги Гордона не читали?

— Я читал Гордона, — стараясь сохранить спокойствие, проговорил Стигс. — Опыты были поставлены восемнадцать лет назад, когда не был известен "эффект Борисова". Теоретически есть надежда…

— Теоретически! — декан уже не скрывал раздражения. — А деньги на эксперимент я должен давать практически. Два миллиона!

— Миллион. Два миллиона стоили опыты Гордона. "Эффект Борисова" позволяет…

— Это я слышал. Вы как будто забываете, кто такой Гордон. Или вы полагаете, что "эффект Борисова" ему неизвестен? Гордон велик не только тем, что создал единую теорию поля. Известно ли вам, что он ни разу не ошибался в своих выводах и предсказаниях? Известно ли вам, наконец, что опыты Гордона по левоспиральным фотонам повторяли, пробуя все мыслимые варианты, Фьюа, Шеррингтон, Бродецкий — лучшие экспериментаторы мира! И ни-че-го! Левоспиральные потоки света — это миф, теплород, философский камень, мираж…

Декану было под шестьдесят, резкие морщины, как ни странно, молодили его, а не старили, костюм на нем был преотличный, но все это не имело ни малейшего значения. Кем бы ни был человек, сидящий в этом кресле, как бы он ни одевался, главным было то, что он распоряжался ассигнованиями, управлял многосотенным коллективом, был администратором и в этом качестве не мог поощрять авантюры, стоящие денег. И даже просто сомнительное не могло рассчитывать на его благосклонность. Но Стигс не терял надежды. Он предпочел бы не иметь с деканом дела, но и великому Гордону приходилось в свое время уламывать таких же вот людей. Интересно, стал бы Гордон великим, если бы ему это не удалось?

— По-моему, все ясно, Стигс, — жестко заключил декан и пододвинул к себе папку с бумагами, давая понять, что аудиенция закончена.

— Но вы не посмотрели отзыв Ван-Мерля! — воскликнул Стигс.

— Ван-Мерля? Да у меня завтра же будет десять отзывов виднейших профессоров, и в каждом будет сказано то же, что я вам сказал! Идите, Стигс, занимайтесь делом.

Стигс встал и почувствовал, что у него дрожат руки.

— Еще одно только слово…

Декан поднял голову.

— Пожалуйста, только без громких фраз о величии проблемы, необходимости риска и тому подобного оперения.

— Нет, я не об этом. Что, если… что, если сам Гордон скажет: "Опыты ставить надо"?

— Са-ам?

Декан удивленно откинулся на спинку кресла. Постучал кончиками ногтей друг о друга. Изучающе посмотрел на Стигса.

— Думаете переубедить Гордона? М-да… Примет ли он еще вас…

— Примет, — Стигсу показалось, что он ступил на тонкий лед.

— Ну, если Гордон… Тогда посмотрим.

"…Какое счастье, что Гордон еще не умер! — подумал Стигс, подходя к загородному коттеджу великого физика. — Если бы он умер, спорить пришлось бы не с ним, а с его авторитетом. А авторитет не берет своих слов назад".

Стигс подбадривал самого себя. Вчера после разговора с деканом он десять раз поднимал трубку и десять раз клал ее обратно, прежде чем набрал номер Гордона. Вопреки всем ожиданиям, тот согласился сразу. Сразу! Вот что значит настоящий ученый. Болен, стар, замкнут — и сразу же отзывается на мольбу о помощи! Именно так скорей всего прозвучало его объяснение по телефону, которое Гордон выслушал молча и на которое минуту спустя — Стигс чуть не умер — коротко ответил: "Жду вас завтра в девять".

Завтра! В девять! Ждет! Он, живая легенда, ждет его, Стигса, рядового из рядовых! Ночь Стигс провел тревожно, обдумывая каждое слово, каждую интонацию, Переходя от отчаяния к уверенности, что все будет хорошо.

И вот теперь, у самых ворот, протянув руку к кнопке звонка, он с ужасом ощутил, что его голова пуста. Он забыл все, что хотел сказать, он не может связать двух слов, он не может двинуться с места!

Уф! Стигс опустил руку. Спокойно, спокойно… Ведь кто такой Гордон? Гений, равный Эйнштейну, но не папа же римский, не бог — ученый, человек… У него болят почки, он любит сажать розы, он безукоризненно честен и, говорят, добр.

Стигс даже не заметил, что жмет кнопку изо всех сил. Он не помнил, как распахнулись ворота, как кто-то провел его в комнаты, что-то на ходу ему втолковывая, как он снял плащ, как переступил порог…

— Здравствуйте. Садитесь.

Гордон полулежал на диване, и все равно Стигсу показалось, что тот возвышается над ним. Возвышается его голова, величественная, как купол собора, возвышаются его плечи, а грива седых волос — та и вовсе плывет облаком в недоступной вышине. И взгляд как будто издали, от мерцающих льдов великих мыслей, взгляд, видящий сокровенные тайны природы и туманные просторы вечности. Он сам уже принадлежал вечности, бронзе истории, этот светлый, отрешенный взгляд.