Андрей Столяров - Звезды и полосы

Еще определенней высказался кардинал Наварро, считающийся одним из самых значительных представителей «новых католических интеллектуалов». Выступая перед студентами Болонского университета, он вдруг распрямился над кафедрой во внезапно образовавшейся тишине и, воздев к небу руки, воскликнул:

– Что если мы потревожили Бога? Что если впервые за две тысячи лет он обратил к нам свое разгневанное лицо? Что если это – последнее предупреждение и, не вняв ему, мы как поденки, живущие только день, обречем себя на вечную гибель?..

В общем, если попробовать подвести какой-то итог, то с определенностью можно сказать только одно: мы не знаем, что это было. Почему вспыхнула молния, ослепившая человечество, почему в мгновение ока была испепелена величайшая в современном мире страна?

Зато мы теперь знаем другое: вспыхнуло один раз – может вспыхнуть еще. Техногенный мир, который мы с таким трудом возвели, чрезвычайно хрупок. Он не защищает нас ни от пожаров грядущего, ни от экзистенциального холода небытия. Во всей нашей цивилизации есть что-то не то. Путь, который мы когда-то избрали, по-видимому, ведет в тупик.

Вот что мы знаем теперь.

Вот в чем состоит опыт наших потерь.

И это знание, это «моменто мори» висит над нами, как циклопическая лавина, готовая ринуться вниз в любое мгновение…

Конечно, легко рассуждать «после всего». Чрезвычайно удобно, взирая из будущего, чувствовать свое превосходство над современниками. Снисходительно удивляться, почему они не заметили самых элементарных вещей, почему, вопреки очевидному, предприняли эти действия, а не те?

Однако превосходство это, разумеется, мнимое.

Когда сумрачный дым катаклизмов выедает глаза, когда сыплется небосвод и потрясает слух черный рев урагана, очень трудно сохранить здравый рассудок. Перспективы искажены. То, что станет очевидным «потом», вовсе не является очевидным «сейчас». То, что в данный момент кажется правильным и необходимым, вовсе не обязательно будет впоследствии признано таковым.

Будущее ничуть не умнее прошлого.

Мы совершаем те же ошибки и платим за них той же непомерной ценой.

И тем не менее, рассуждая именно «после всего», можно сказать, что наибольшая трудность, стоявшая перед Соединенными Штатами, заключалась, по-видимому, в их представлении о самих себе.

Привыкнув за последние десятилетия быть сильнейшей в мире державой, экономическим исполином, чьей сокрушительной мощи противостоять не может никто, Америка и вообразить не могла, насколько опасна для нее нынешняя ситуация. Как выразился по сходному поводу один из американских политиков: «Америка не может погибнуть. Это слишком большая страна. Если погибнет Америка – погибнет весь мир».

Вот, что определяло подсознательную диспозицию Соединенных Штатов. Вот, что направляло их действия в те решающие часы. И президент, и правительство, и конгресс совершенно искренне полагали, что оснований для серьезной паники нет. Кризис, кстати, по их мнению, чисто технический, будет вскоре преодолен. Глобальная экономика имеет достаточные резервы. Весь мир, чтобы не быть ввергнутым в жуткий хаос, ринется сейчас на выручку США.

Именно в таком настроении, судя по всему, прибывает президент США на чрезвычайный саммит «двадцатки» в Лондоне. Держится он великолепно: по его виду никак не скажешь, что Америка неуклонно сползает в пропасть. Впрочем, сам он так пока еще не считает. Он намерен предложить главам правительств конкретный план, который, по его мнению, должен оздоровить ситуацию. План этот разработан Министерством финансов Соединенных Штатов, и если отвлечься от технического регламента, который еще требуется согласовать, содержит два ясных пункта.

Во-первых, крупнейшие банки Америки снова подключаются к глобальной сети и начинают функционировать, как и прежде, в непрерывном операционном режиме. Никаких вирусов, по мнению президента, в банковских сетях Америки нет, сбой был чисто функциональным, и последствия его уже фактически устранены. Заметим, что это нисколько не соответствовало действительности, но ведь что такое действительность как не сотканный из наших желаний правдоподобный фантом?

А во-вторых, президент США предлагает, чтобы сроком по крайней мере на ближайшие три месяца был введен фиксированный курс доллара в отношении основных мировых валют. Более того, чтобы этот стабильный курс был поддержан обязательствами присутствующих на саммите стран. Через три месяца, как он полагает, ситуация стабилизируется, и тогда можно будет вернуться к свободному плавающему обмену.

Все это президент излагает спокойным деловым тоном. Возможно, он и в самом деле не слишком волнуется: по его мнению, лидерам стран «двадцатки» ничего не остается, как принять американский вердикт. Можно, разумеется, его отклонить, но при нынешних обстоятельствах это будет просто самоубийством. К тому же, как он полагает, у Соединенных Штатов очень убедительный аргумент: все страны «двадцатки» имеют значительные запасы как собственно долларов, так и акций различных американских компаний.

На этом в известной мере строится их бюджет.

Не захотят же они потерять эти вещественные миллиарды.

Не склонятся же они к тому, чтобы обратить эти активы в бумажную пыль.

В общем, мир должен помочь Америке.

Другого выхода нет.

Однако «мир», как выясняется в ближайшие два часа, придерживается совершенно иной точки зрения. Президент не учитывает один существенный фактор, который уже много лет вызывает законное раздражение даже у ближайших союзников США. Это привилегированное положение доллара. Сразу же после Второй мировой войны американский доллар приобрел статус основной мировой валюты. Большая часть расчетов в мировой экономике совершалась только за доллары, и стабильность множества стран, хотели они того или нет, определялась наличием у них достаточных долларовых резервов. Это, конечно, предоставляло Соединенным Штатам колоссальные преимущества. Как писал с явной горечью известный французский интеллектуал, Мишель Дамю, занимавший одно время пост министра культуры: «Они всучивают нам как дикарям раскрашенную бумагу, а мы должны отдавать за нее товары, сырье, в конечном счете – национальный суверенитет». То есть, долларовая рента, которую Америка взимала со всего мира, мягко говоря, не вызывала восторга у тех, кто по необходимости был должен ее платить.

Конечно, в мировом сообществе не раз возникали попытки создать комплекс региональных валют, собственные финансовые инструменты, которые могли бы эту ситуацию немного смягчить. Однако, дальше бессодержательных разговоров дело не шло. Слишком велико было экономическое могущество США, слишком ревниво относились они к любым действиям, способным его хоть сколько-нибудь подорвать.