Джоанна Расс - Гостья

- Завтра?

- Завтра, - ответила она. И они поцеловались. Мне понравилось: это было здорово, я такое уже видела. Она откинулась на подушки, вытянув ноги в невидимой траве и разбросав руки, Я видела все, что было потом, и поединок не на жизнь, а на смерть во тьме. Слово "эпилепсия" билось в моем мозгу. Они оделись и закурили, говоря так тихо, что теперь я ничего не слышала, Я скорчилась в кустах, сердце мое бешено колотилось.

Я была жутко напугана.

Она не уехала на следующий день, и на второй тоже: она даже отдала маме платье и спросила, нельзя ли где-нибудь его переделать. Мои школьные вещи вывесили во двор проветрить, чтоб не пахли нафталином. Я обернула все учебники. Однажды утром я спустилась спросить у мамы кое-что, но ее нигде не было - ни в кухне, ни в холле, и я пошла в гостиную, но я не успела пройти половины коридора, когда кто-то сказал: "Остановись", и я увидела, что мои родители сидят на стульях возле входной двери, руки на коленях, глядя перед собой, неподвижные, как зомби.

Я сказала:

- Ой, ради бога, что вы...

- Стой тут, - сказал тот же голос. Родители не пошевелились. Мама улыбалась своей любезной улыбкой-для-гостей. В комнате больше никого не было. Я подождала немного, но мои родители оставались мертвыми, и тогда, откуда-то из угла, где был наш новый радиоприемник, появилась наша гостья, в мамином весеннем пальто, бесшумно ступая по ковру и подозрительно заглядывая во все окна гостиной. Она усмехнулась, увидев меня. Постучав по крышке приемника, он поманила меня подойти. Затем сбросила пальто и накинула его на приемник.

С головы до ног она была вся в черном.

Я подумала "в черном", но это было не то слово: надо было сказать "чернота", "тьма", мрак, высасывающий зрение, что-то, чего нельзя даже вообразить, мрак без деталей, бликов, складок, ничто, одна лишь ужасная, головокружительная тьма, в которой ее тело - эта штука сидела плотно, как трико акробата или костюм водолаза - исчезало совсем, сохраняя лишь внешний обвод. Ее голова и кисти рук словно плавали в воздухе. Она сказала:

- Красиво, правда?

Затем села возле радио, скрестив ноги. Она сказала:

- Пожалуйста, задерни шторы, - и я сделала это, обойдя моих оцепеневших родителей, а затем остановилась посреди комнаты и сказала:

- Я сейчас упаду в обморок.

Мгновенно очутившись возле меня, уже в мамином пальто, она подхватила меня и отвела на кушетку, обняв и массируя мне спину. Она сказала:

- Твои родители спят. Ведь ты уже понимаешь кое-что, раз вмешалась в это дело? Помнишь - морлоки, Транстемпоральная Военная Власть?..

Я выдавила из себя:

- Ой-ой-ой... - и она снова принялась растирать мне затылок.

- С тобой ничего не будет, - продолжала она. - С твоими родителями тоже. Подумай, как это здорово! Подумай! Мятеж! Восставшие морлоки, революция в Транстемпоральной Военной Администрации!..

- Но я... я...

- Мы с тобой друзья, - угрюмо сказала она, взяв меня за руку. - Мы настоящие друзья. Ты помогла мне. Мы этого не забудем.

Сбросив мамино пальто, она отошла и встала перед дверным проемом. Она прикрыла рот рукой, потом потерла шею и нервно прокашлялась. Повернулась, чтобы в последний раз посмотреть на меня.

- Ты спокойна? - спросила она. Я кивнула. Она улыбнулась мне. - Не волнуйся. Sois tranquffle [будь спокойна (франц.)]. Мы друзья, - и она снова повернулась к проему. - Друзья... - повторила она почти печально и снова улыбнулась мне.

Проем превратился в зеркало. Оно туманилось, затем прояснилось, будто облако светящейся пыли, затем стало похоже на занавес: потом снова стало зеркалом, хотя все, что оно отражало была наша гостья и я, но не мои родители, не наша мебель, не сама комната.

Затем вошел первый морлок.

Потом второй.

Потом третий.

Потом все остальные.

О, гостиная была набита гигантами! Они были похожи на нее всем лицом, сложением, ростом, черными униформами, мужчины и женщины всех земных рас, все перемешанные и огромные, как мамины гибридные цветы, на целый фут выше нашей гостьи, стая черных Воронов, черных летучих мышей, черных Волков, профессионалов из будущего, рассевшихся в нашей мебели, на нашем приемнике, некоторые на стенах и на шторах, как будто они могли летать, вися в воздухе, будто были там, в космосе, где встречаются морлоки, полтысячи в прозрачном шаре между звезд.

Правящие миром.

Сквозь зеркало появились и двое ползущих; на них были водолазные костюмы и шлемы, словно круглые аквариумы - мужчина и женщина, толстые и округлые, как тюлени. Они лежали на ковре, дыша водой (я различила струйки, бьющие вниз и вверх из странных ошейников, словно пыль, оседающая в воздухе) и смотрели снизу вверх на остальных. Их костюмы раздувались. Один из морлоков что-то говорил одному из "тюленей", и тот отвечал, указывал на штуку, закрепленную у него на спине.

Затем говорить принялись все.

Даже если бы я знала тот язык, все равно это было бы слишком быстро для меня: очень быстро, очень жестко, напористо, как переговоры между землей и пилотом или что-то вроде, словно какой-то код, известный им всем - передать сведения как можно быстрее. Только "тюлени" говорили медленно, булькая и воняя, как запущенный пляж. У них даже лица не двигались только маленькие круглые рты, похожие на рыбьи. Наверное, я заснула ненадолго (или меня усыпили), и пропустила, что сделал один из "тюленей", почему к нему присоединился один из морлоков у радиоприемника, а затем еще один, и вот уже вся комната гудела, а моя подруга включилась в яростный, жесткий, быстрый спор с одним из морлоков. Они были заняты своим делом, но все время оглядывались на меня... Это было жутко и я словно онемела: мне хотелось опять заснуть или заплакать, потому что я не понимала ни слова. Затем моя подруга вдруг закричала: она отступила назад, выставив перед собой руки с растопыренными пальцами и гневно тряся ими. Она кричала, а не говорила, отчаянно кричала о чем-то, стуча кулаком по ладони, лицо ее было искажено, как будто речь шла не просто о деловых вопросах. Другой морлок, часто дыша, бледнел от гнева. Он прошипел что-то, очевидно, очень язвительное. Достав откуда-то из черной униформы серебряный кружок, зажав его большим и указательным пальцем, он сказа на чистейшем английском, опять глядя на меня:

- Во имя войны против Транстемпоральной!..

Она мгновенно бросилась на него. Я вскочила: мне было видно, как она сжала его пальцы вокруг серебряного кружка: затем все закрутилось в один клубок на полу, пока они не расцепились, отскочив друг от друга как можно дальше, и было совершенно ясно, что они ненавидят друг друга. Она сказала отчетливо:

- Я настаиваю.

Он пожал плечами. Сказал что-то короткое и резкое. Она выдернула из своей униформы нож - только нож - и медленно обвела взглядом комнату и каждого в ней. Никто не шевельнулся. Она подняла брови.