Евгений Велтистов - Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца: Фантастические роман и повесть

Эдди не мог одновременно путешествовать на лайнере и плыть над городским пожаром. Он был дома, рос, учился, встречал нас с раскрытыми объятиями, а сам, наверное, думал: кто же я?

Самолюбия Эдди было не занимать. Первое его самостоятельное слово было не «папа» и «мама», а — «я». Позже он добавил «сам». Так и осталось до сих пор: «Я сам…» Он с удовольствием слушал мои рассказы, щеголял по дому, очень похожий на девочку, в платьях матери, но в упорном взгляде темных глаз, складках под губами, вздернутом подбородке постоянно чувствовался настойчивый поиск мысли: а я, кто же на этом свете я?

Иногда меня даже пугала его одержимость. Я вглядывался в сына и видел нечто чужое — как бы маленького Томаса Бака, стремительно идущего к своей цели, только одинокого, без деловой улыбки.

У Эдди не было друзей. Они его сразу же покидали, едва улавливали в любой игре чувство скрытого превосходства.

Все это пришло мне на ум не сразу, а когда произошел у Эдди внезапный душевный слом. Я снимал на Филиппинах наводнение и как раз в моторной лодке посреди затопленной деревни принял по рации телеграмму от жены: «Эдди сбежал из дома». Я помчался в Мюнхен.

Несколько дней мы провели с Марией в хлопотах. Как же так: он стрелял из игрушечных пистолетов… играл в футбол и хоккей… увлекался поэзией… рисовал иногда целыми неделями — совсем как дед… освоил мотоцикл настолько, что катил почти на одном колесе, — словом, был как любой мальчишка! И почему он вдруг перестал быть им?!

Оказалось, Эдди несколько месяцев назад бросил школу, бродил одиноко по дому, валялся бесцельно в постели, а потом вывел из гаража свой мотоцикл и примкнул к группе мототрюкачей, гастролировавших в городе.

— Зачем ты это сделал? — допрашивал я с матерью Эдди, нагнав группу в одном из маленьких провинциальных городов.

— Я хочу сделать номер: «Эдди возьмется»!..

На нас смотрели полные мрачной решимости глаза.

— За что ты возьмешься, Эдди? — спросила трагически мать.

И тогда сын бросился к ней и разрыдался. Захлебываясь, он рассказал Марии, что два года назад увидел в кино, как прыгает на мотоцикле звезда рискованных трюков. Кто-то сказал Эдди, что за такие трюки платят кучу денег. С тех пор он только и прыгал на двух колесах — через заборы, канавы, бочки. Когда преодолел с помощью подкидной доски четыре поставленных в ряд автобуса, то решил, что выбор сделан, и примкнул к мототрюкачам.

— Но зачем? — растерянно спросила Мария. — Разве мы мало зарабатываем?

— Я сам…

— Прыжками через автобусы сейчас никого не удивишь… Ты… — Я махнул рукой.

— Если понадобится прыгнуть через собор святого Павла, то Эдди возьмется! Я — Эдди!..

Я рассмеялся:

— Именно «ты — сам»?

— Да. Я — сам!

Голос сына дрожал от волнения. В своем воображении он уже создал фирму из одного профессионала.

Мария молча смотрела на нас, как на ненормальных. Наконец она устало спросила Эдди:

— Ты станешь из-за какой-то ерунды рисковать жизнью?

Он уже успокоился, пожал плечами.

— Это тоже профессия…

Уговоры ничего не дали. Эдди объяснил, что ждет совершеннолетия, чтобы заняться самостоятельными трюками.

Некоторое время мы с Марией получали отчеты частного детектива, из которых явствовало, что Эдди прилежный ученик циркачей. Потом он вернулся ненадолго домой… Потом нашел во Франции какого-то знаменитого тренера.

Дом опустел. У-у, которого я покупал для сына, стал моим другом.

Почему такой резкий перелом? Такой выбор? Что недоставало мальчишке?

На мгновение представил, что лечу над белым пространством снегов не с Юриком, а с Эдди, собираюсь рассказать ему о вулкане, показать извержение… Нет, эта минута навсегда потеряна. Эдди если и поднимется ввысь, то не для созерцания — для какого-нибудь головоломного прыжка вниз. Я живу в своем одиночестве, Эдди — в своем. И все это называется вроде бы обычным словом — «самоутверждение».

Страшная разобщенность наблюдается между людьми. Мне кажется, она началась совсем недавно, в эпоху, когда внешний комфорт и рациональные идеи стали вытеснять в людях эмоции. Я имею в виду не только электронную кухню, телевизоры, личный транспорт, но и нейтронную бомбу, выход в космос, завоевание океана: человек внезапно осознал не только свои гигантские возможности, но и понял, что его Земля, как и его дом, — обозримый с вышины объект, с ограниченными ресурсами и очень уязвимый. Наука невероятно расширила границы свершения добра и зла, и многие явления, ранее непонятные обычному смертному, стали для него очевидными, как мораль в сказке. Люди замкнулись в скорлупе своего уюта, в эгоцентризме своей стандартной личности.

Помню, прочитал книгу о двух первых представителях человечества, ступивших на Луну: Армстронге и Олдрине. Меня поразило не само описание события 21 июля 1969 года, за которым затаив дыхание следил весь мир, а признание американских астронавтов, что они долгое время до полета служили вместе, но так и не сдружились. Зачем же, спрашивается, надо было вместе лететь на Луну? Позже Армстронг превратился в затворника, хотя пресса старательно называла его простым гражданином США…

Быть может, мы все на этой земле такие же затворники, а считаем себя обычными гражданами?..

— Смотри! — Юрик указывал на горизонт. — Началось!

Вдали выползало черное грибовидное облако.

Неужели опоздали?

Я схватился за свою камеру, Юрик, включив автопилот, — за свою. Краем глаза я заметил, что снимаем по-разному. Юрика заботил только вулкан. Я же сделал прежде всего панораму снежной долины, показал медленно смещавшееся в сторону облако, схватил начало пеплопада.

Облако изнутри освещалось молниями, гремело громом — вулкан работал на всю мощь. Сверху, словно нудный осенний дождь, сыпал и сыпал пепел, покрывал серым цветом долину, лес, бурные ручьи.

Вертолет резко взмыл вверх: мы подлетели к вулкану. Конечно, съемка передает гораздо масштабнее всю грандиозность этого события, чем обычные слова. Но вулкан работал!

Над рваным конусом плясали огненные столбы. Стоял непрерывный гул. Из жерла вылетали бомбы на высоту до километра. Казалось, вулкан целился именно в нас, в хрупкую машину. Но он просто разряжался, пулял из пепельной темноты камнями в сверкавшее вдалеке солнце. Совсем как мальчишка, который запускает камешки в поднебесье.

В самом деле, подумалось мне, а почему бы и человеку не поступать так, как вулкану? Когда накипит на душе, нет сил больше молчать, — открыть крышку и выпустить лишний пар!.. Вулканы, как утверждает мистер Юрик, не менее индивидуальны, чем люди. Вулканы просто мудрее.