Юрий Манов - Тринадцатый апостол

Семенов пожал плечами и повторил все, как было.

— Стоп, стоп, командир. Так дело не пойдет. — Гурам выключил камеру, задумчиво почесал нос, подошел к Семенову. — Будь добр, встань на минутку, табуретка понадобилась.

Он бил его долго, но как-то без злобы, словно выполнял утомительную, но необходимую работу. Чувствовалось, что с табуреткой он обращаться умеет мастерски, видно, не впервой.

Семенов очнулся уже на улице, когда на него выплеснули ведро воды. Перед ним на корточках сидел Гурам.

— Что, командир, пришел в себя? Зря ты упрямишься. Вон смотри, боец твой всю правду рассказал. Мы правду любим, мы ему врача привезли.

На пороге дома сидел ефрейтор Квачев, молоденький фельдшер в грязноватом белом халате старательно забинтовывал ему ногу.

— Так как, правду будем говорить или опять тебе свидание с табуреткой устроить?

Семенов сплюнул зубное крошево, утер кровь, с трудом приподнявшись, сел.

— Я все сказал, добавить мне нечего. А этот… боец — Бог ему судья.

— Да, трудный случай, но будем работать, — изрек Гурам. — Ладно, командир, собирайся, поедем на «натурные съемки».

Их всех четверых погрузили на раздолбанную телегу, и унылая кляча потянула ее по дороге.

Вой и плач слышался уже задолго до того, как они подъехали к дому, где проходила свадьба. Гурам подкатил на джипе, и с машины тут же соскочило полдюжины вооруженных боевиков. Они быстро окружили телегу.

— Почетный караул, для вашей же безопасности! — улыбнулся Гурам. — Видите, как мы о вас беспокоимся. Ну, давайте быстрее, а то для кино мало света будет.

Они продирались, как сквозь строй; женщины, и молодые и старухи, с диким воем тянулись к ним скрюченными пальцами, пытались рвать за волосы, ударить палками…

Около самого дома, стены которого были буквально изрешечены пулями и осколками, на столе стояли портреты в траурных рамках. «Больше двадцати, — прикинул Семенов. — Славно мы поработали».

Он уже смирился с тем, что их сейчас убьют, что надежды на спасение никакой. Но страха он не чувствовал. Не было страха. Сожаление, что так рано придется умереть, было. Маму было жалко, сестренку.

— Слышь, старшой, — толкнул его сзади Квачев. — Гляди — американцы! Может, еще выкарабкаемся?

На самом деле — в глубине двора стоял минивэн с буквами «ВВС» на борту. Сексапильная дама в джинсовом комбинезончике позировала перед бородатым верзилой с камерой и бойко тараторила в микрофон на английском.

— Давай, выкарабкивайся, — хохотнул подошедший Гурам. — Ну, воины, зарабатывайте себе жизнь.

Квачеву и Полянских развязали руки. Они старались изо всех сил, подробно рассказали перед камерой, как злые командиры заставляли расстреливать мирную свадьбу, жестикулировали.

Настала очередь Бондаренко. Он мотнул головой, как от удара, и от души прошелся трехэтажным матом прямо в камеру. Гурам ухмыльнулся и, приобняв его за плечи, повел к стене, что-то шепча на ухо.

— Прощай, командир, — только успел крикнуть Бондаренко. — Не поминай лихом, жаль, что…

Гурам не дал ему договорить. Одним движением он выхватил кинжал и перерезал сержанту горло, еле-еле успел отпрыгнуть, чтобы кровь не брызнула ему на куртку.

— Эй, мистер, ноу тиви, это не для съемок! — замахал Гурам рукой оператору, метнувшемуся было к нему с камерой. И, уже подойдя к Семенову, добавил: — Это, лейтенант, для души. Ну, командир, теперь твоя очередь. Что решил? Будешь рассказывать?

— Гнида ты! — сплюнул Семенов.

— Зря ты так, — с обидой в голосе сказал Гурам, пряча кинжал в ножны. — Легкая смерть, достойная настоящего мужчины. Сейчас сам убедишься…

Семенов не любил слабых людей. Но сейчас он не обвинял Квача и Полянских, пытающихся спасти свои жизни, а просто жалел их. Через минуту ему пришлось их пожалеть по-настоящему. Оператор кончил снимать и, забравшись на крышу машины, установил камеру на штатив. Махнул рукой, крикнул: «Реди!» Как по команде боевики, окружавшие Квача и Полянских и сдерживающие толпу голосящих женщин, сделали шаг назад. Толпа ломанулась… Милиционеров буквально растерзали, разорвали на куски, оператор на крыше машины удовлетворенно крякнул.

— Не дергайся, лейтенант, — со смешком сказал Гурам. — Что поделать, народный гнев. Страшная смерть, конечно, но… не люблю слабых людей…

— А меня как убивать будешь?

— Что-нибудь придумаем. Но ты мне пока нужен…

Глава 6

БДЕНИЯ

Будильник завизжал контуженным комаром. Мерзко завизжал. Отечественные часы с будильником — это вам не японские недомерки! Наши — здоровенная такая блямба на запястье, мощные и надежные. Ударь молотком — хоть бы хны, танком переедь, все равно будут пищать и визжать, пока не проснешься. Оборонная техника, хоть что-то мы с космоса поимели!

Семенов был рад проснуться. Спать и видеть такие сны, извините, не заказывали!

Стрелки часов показывали 23.30 по местному времени — до ночной планерки оставалось полчаса. Ну что ж, есть время помыть морду и обозреть контингент.

Семенов любил гулять по Поездку. Для новеньких такая же прогулка была чем-то вроде ходьбы по канату над пропастью с ненадежной страховкой — не дай боже оступиться! Слишком буйный контингент Поездка не давал расслабляться: если молоденький лейтенант — выпускник школы правоведения, только что втиснувшийся в офицерский китель, гордо входил в плацкартный вагон Поездка, набитый жуликами, мошенниками, карточными шулерами, карманниками, бомжами и прочим человеческим отребьем, то к следующему тамбуру он мог добраться в совершенно плачевном виде. И летеха даже не сообразит, куда из его карманов делись документы, «лопатник», фотографии любимой девушки, когда с него умудрились срезать погоны, шевроны и прочую властную атрибутику.

Он будет метаться, грозить, орать и требовать обратно свой офицерский кортик (огнестрельного оружия апостолы новичкам не выдавали). В ответ в лицо ему будут ржать мерзкие, похабные рожи.

Но стоит появиться кому-нибудь из апостолов… Сразу же в вагоне наступает тишина, сразу же откуда-то, словно из вакуума, падает в вагонный проход пропавший кортик. Потому что с апостолами не шутили, апостолы — они шутки со стороны контингента вообще плохо понимали. Любую каверзу в свой адрес они воспринимали как смертельную обиду. И тут же карали. Поэтому с апостолами старались не шутить. Апостолы не искали смерти, но и не боялись ее. Может быть, именно за это апостолов так боялись и так ненавидели.

Семенов был лучшим из апостолов. Он проходил по вагонам Поездка даже ночью без охраны, насвистывая, засунув руки в карманы камуфляжа, только иногда останавливаясь у какого-нибудь зарешеченного купе. При его приближении бывалые барыги прятали под матрас карты и прикидывались спящими, отпетые урки прекращали свои толковища и укрывались с головой казенными одеялами, горячие кавказские парни, заслышав его характерную походку, чинно укладывались на свои места здоровенными клювами к потолку.