Далия Трускиновская - Рог Роланда

Он широким жестом указал на статного графа, что стоял рядом с ним, в мнимой покорности опустив голову.

- Достойно, нечего сказать! - возразил Немон Баварский. - Стало быть, вассал, который за спиной своего сеньора вступает в сговор с врагами, должен быть оправдан лишь потому, что убитых не воскресить?

- Месть хороша, когда она совершается открыто, - добавил Датчанин. А граф замыслил предательство еще в бытность свою послом в Сарагосе. Не сам же он посылал гонца к горцам, что напали на арьергард! Горцев подкупили сарацины, а граф, зная, что предстоит нападение, даже не подумал, сколько погибнет ни в чем не повинных людей! Твоих людей, король Карл!

Бароны зашумели. Пинабель поднял руку, показав, что желает отвечать.

- А мог ли он совершить свою месть открыто, бароны? Разве вы допустили бы поединок между обоими графами? Не раз и не два мы их мирили, потому что такова была воля короля Карла! И не из-за угла же убили Роланда - он погиб на поле боя, нападая и защищаясь, как подобает воину! Нет смерти более достойной - такую смерть, в окружении мертвых врагов, я бы и сам себе пожелал! Вспомните, каким мы нашли его - он лежал лицом к врагу! Вспомните, какую клятву дал он в Ахене, отправляясь в поход! Вспомните, бароны! Роланд сказал, что если он погибнет когда-нибудь в краю чужом, далеком, - впереди всех найдут его останки! И он сдержал клятву! Разве не счастье для всякого благородного барона - что Господь услышал его клятву и дал возможность ее честно сдержать? Прости графа Гвенелона, Карл! Доблестный Роланд, который сейчас блаженствует в раю, уже по-христиански простил графа! Прости и ты, король!

Красноречив был соранский кастелян! Он воззвал к авторитету сеньора всех вассалов, к тому, кому был обязан повиновением и сам король Карл, - к Господу нашему. Он приберег этот веский довод к самому концу речи. Более добавлять было нечего - разве что воздеть к небу обе руки, что он и совершил.

Сперва тихонько, потом все громче совещались бароны.

- Прости его, Карл! - первыми закричали овернцы. - Оставь этот суд! Прости графа!

К ним присоединились бароны из Пуату. Затем подали голос нормандцы.

- Прости его - он будет служить тебе как прежде! Прости!

Тьедри смотрел на старшего. Тот недовольно хмурился и молчал. Молчал и Немон Баварский. Оджьер Датчанин плюнул и пошел прочь. Всем своим видом он показывал - ну что же, правое дело проиграно, так пусть хоть я не буду свидетелем неправого суда.

- Горе мне... - тихо произнес Карл.

Непостижимым образом Тьедри услышал эти слова. И тут же шум, поднятый баронами, словно ветром отнесло в сторону.

Из-за дальней дубравы, над лугом, где паслись приведенные из Испании сарацинские кони, над желтым полем поплыл голос Олифанта.

Тьедри мотнул головой. Он не мог сослаться на этот зов - его бы приняли за безумца. И тут же он вдруг понял, каким доводом можно одолеть Пинабеля. И быстро вышел вперед, и встал перед удивленным королем, и поднял руку, показывая, что будет говорить.

- И ты за предателя, сынок? - спросил король.

По возрасту он никак не годился в отцы Тьедри, Карлу шел тридцать седьмой год, Тьедри - двадцать третий. Но король называл так многих молодых воинов, которые ему нравились. Это позволяло ему казаться старше и, возможно, мудрее.

- Я хочу сказать прежде всего, что я верный твой слуга, - отвечал Тьедри. - Я тоже имею право по рождению быть среди судей. И я не позволю сбить себя с толку хитросплетенными словами. Не позволяй и ты, король Карл!

- Что ты имеешь в виду, Тьедри? - Карл словно воспрял.

- Я хочу сказать - какие бы счеты ни были между Гвенелоном и Роландом, Роланд был на службе Франции, когда получил приказ возглавить арьергард! Служба Франции должна была стать ему защитой от всего! А когда он, справившись с поручением, вернул бы тебе перчатку, которую ты дал ему, оставляя его в Ронсевале, то настало бы время и для личных счетов!

Ответа Тьедри не услышал - в ушах стоял мощный рев, Олифант зазвучал в полную силу, как будто сам его хозяин стоял за спиной у Тьедри и трубил, и трубил! ..

- Граф Гвенелон - изменник и предатель! - перекрикивая рог Роланда, закричал Тьедри. - Если он останется жив - то много раз предаст тебя, король! Он доблестный воин, но пусть умрет предательство, раз и навсегда, вчерашнее и завтрашнее, пусть умрет навеки!

Джефрейт Анжуйский кинулся к брату, но Карл, встав, удержал Анжуйца за плечо.

- Божий суд! - воскликнул он радостно. - Спасибо тебе, Тьедри! Ты стряхнул ту пелену, которую напустил сейчас соранский кастелян!

Пинабель огромными шагами пересек открытое место и, схватив за плечо, развернул к себе Тьедри. Злость на его лице была такой силы, что комкала пронизивала судорогой правильные, красивые черты.

- Король, вели баронам прекратить этот шум! Пусть так! Пусть Божий суд! Я готов драться с этим бароном!

Он сорвал с руки лосиную перчатку и протянул Карлу.

- Я согласен! Мне нужны твои заложники, - сурово произнес король. - И ты мне дай свою перчатку, Тьедри. Твой вызов принят. Господь не попустит, чтобы победило завтрашнее предательство!

* * *

- Можно к тебе?

- Заходи, Наташа.

Каменев пригласил ее, не отрывая взгляда от бумаг. Это были очень важные бумаги на английском языке, и от того, насколько точно удастся их сейчас перевести, зависело многое - финансовая судьба "службы доверия" от них зависела, коли на то пошло. Каменев очень хотел получить этот грант все равно же исследования велись и на чистом энтузиазме, все равно же он давал своей молодежи возможность собирать материалы для статей и даже помогал опубликоваться. А вот если бы получить американский грант - можно делать все то же самое и чуточку больше, зато статьи будут опубликованы в престижных зарубежных журналах. И ставку за дежурство можно повысить...

Немолодая женщина в старом костюме из плотного синего трикотажа вошла и тихо села напротив Каменева, дожидаясь, пока он справится с бумагами.

- Ты говори, говори... - попросил он.

- Я насчет девочки, Алисы...

- Ну и что Алиса...

- Я подключалась к линии, когда она работала.

- Ну и что?

- Саша, ты ее брал, ты с ней целый вечер тогда говорил. Она тебе не рассказывала про свой бжик?

- Про что?

- Про свой закидон!

Странно звучали эти слова, когда произносила их женщина, всем своим видом олицетворявшая вечной спокойствие, вечную благопристойность и вечный нейтралитет.

- Ты насчет "Песни о Роланде"? - догадался Каменев и наконец поднял глаза.

- Она пристегивает этого Роланда... то есть не Роланда...

- Я знаю. Она и мне рассказывала эту историю про Тьедри д'Анжу.

- Я не сомневалась!

- А чем ты, собственно, недовольна?