Владимир Корчагин - Именем человечества

Кордон Вормалей… Здесь прошло его детство, юность, здесь научился он любить тайгу и дал себе слово стать настоящим человеком, здесь загорелся мечтой раскрыть тайну необычных находок, какие случались в обрывах Студеной, и встретился с таинственной «Нефертити» — невесть откуда взявшейся и вновь исчезнувшей девчонкой, которую он спас на лесном озере и которая почему-то снова и снова являлась в его воображении всякий раз, когда он попадал в какой-нибудь особо сложный переплет. А сколько их было, таких переплетов! Он живо вспомнил, как еле спасся однажды от голодных волков, как едва выбрался из топкого болота, как набрел, теряя последние силы в пургу, на лесную охотничью избушку. Но ярче всего врезался в память Зуб Шайтана.

Зуб Шайтана… Он стоял, точно вонзаясь в небо, этот останец кварцита, поднявшийся на высоту двадцатиэтажного дома и действительно напоминавший клык зверя. Узкий, гладкий, с белой, как снег, поверхностью и острой верхушкой, чуть запрокинутой на север, он будто вспарывал заросли кедровника, сплошь покрывавшие сопку над Студеной.

Скала считалась неприступной. И, может быть, именно поэтому Максим решил подняться на нее. А все началось с пустяка. На Первое мая они всем классом отправились в лес, на сопку. Забрели чуть не к самой вершине, бегали там за бурундуками, пугали белок, потом расселись на кучах сухого валежника, на пригреве и, как это не раз бывало, заговорили о Зубе Шайтана.

Кто-то из ребят прослышал от стариков, будто лет пятнадцать назад гостил здесь городской парень. Был он альпинистом и решил покорить никому не дававшуюся скалу. Смельчак поднялся на самую вершину Зуба, хотел даже пристроить там какой-то знак, да вдруг увидел такое, что чуть не умер от страха. Спустился вниз. Стали его расспрашивать, но он словом ни с кем не обмолвился. Так и уехал обратно в город.

Рассказчику верили и не верили, больше сходились на том, что все это сплошная брехня. А Марина сказала:

— А все-таки бывают же настоящие ребята!

Максим ничего тогда не ответил, однако дал себе слово: непременно забраться на скалу.

И вот, поднявшись однажды с восходом солнца, он без единой остановки добрался до вершины сопки и, не тратя времени на отдых, стал прикидывать, как лучше подступиться к чертовой горе. Снизу, от кордона, Зуб выглядел чуть больше охотничьего ножа, а тут высился такой громадой, что не было, казалось, никакой возможности добраться даже до середины скалы. С трех сторон стены ее были совершенно отвесны, кое-где даже с обратными углами. Только с южной по узкому ребру лепилось некое подобие гребня, да и тот начинался где-то на высоте десяти-двенадцати метров.

Долго ходил Максим вокруг скалы, примериваясь, как лучше выполнить свой замысел. Наконец догадался закинуть снизу веревку с петлей. После нескольких безуспешных попыток удалось захлестнуть конец бечевы за нижний выступ гребня и с ее помощью вскарабкаться на цокольную часть скалы.

Теперь вверх по гребню! Он оказался нагромождением больших замшелых глыб, тянущихся почти до самой вершины, где вздымалась голая отвесная стена. Осторожно, перебираясь с глыбы на глыбу, Максим поднялся до небольшого уступа и, выбрав площадку поровнее, вытянулся на теплом камне. Здесь можно было передохнуть. Но дальше подъем оказался значительно труднее. Гребень еле держался на крутом склоне. Приходилось ощупывать каждую глыбу, каждый камень. Максим то и дело останавливался, чтобы перевести дыхание. Однако склон становился все круче и опаснее. Камни обрушивались при каждом неверном движении. А впереди была еще голая стена.

Но вот и она. Максим примостился на верхнем конце гребня и глянул вверх. Стена уходила прямо в небо. Но отступать было поздно. Отыскав глазами трещину пошире, он уцепился за нее руками и подтянулся выше. Нога встретила небольшую выбоинку. Хорошо, что он полез босиком. С выбоины можно перебраться к расселине. Потом сюда, на этот выступ. А дальше? Неужели тянуться к той, верхней трещине? Нет, за нее не ухватиться! Ни за что! Правая рука уже задеревенела. Лучше левее, там карниз. Только дать отдых руке. Так… А ногу? Куда поставить ногу! Вот тут, вроде, держит?.. Нет, осыпается, скользит. Проклятье! А если так? Держит! Теперь ухватиться за карниз. Только бы не сорвалась нога. Только бы не сорвалась!..

Время для Максима остановилось. Вернее, он потерял всякое представление о времени, лихорадочно цепляясь за малейшие шероховатости стены. Это было на грани человеческих возможностей. Пот заливал лицо, разъедал веки. Мышцы ломило от чудовищного перенапряжения. Силы почти оставили его, когда он последним отчаянным рывком ухватился за верхнюю кромку скалы и, извиваясь всем телом, взобрался на узкую площадку вершины.

Зато какой вид открылся с высоты! Вершина Зуба господствовала над всей местностью, с нее отлично просматривались и серый пятачок кордона, зажатый кольцом леса, и крохотные домики соседнего Отрадного со всеми его (улицами и переулками, и черный прерывистый пунктир дороги, и тонкая петляющая ниточка Студеной.

А когда он осторожно, боясь оторваться от поверхности узкой, как гладильная доска, площадки, повернулся лицом к северу, то увидел Гнилую Падь, Лысую Гриву, Даже часть котловины с загадочным озером, на котором он побывал несколько лет назад и где впервые услышал таинственную музыку, преследовавшую его потом всю жизнь. Казалось, это было совсем рядом. Только Грива белела теперь маленьким, будто игрушечным, уступчиком, а озерная котловина выглядела чуть больше птичьего гнезда.

Сколько воспоминаний было связано с этими местами! Максим привстал, устраиваясь поудобнее, и вдруг заметил под самым подбородком два тонких металлических кольца. Что это может быть? Гладкие, идеально закругленные скобы, цветом похожие на когда-то найденную в обрыве шестерню, торчали на самом краю площадки по линии, идущей прямо к озерной котловине. Он попробовал вырвать их из скалы. Не тут-то было! Кольца оказались намертво ввинченными в камень.

Значит, тот парень все-таки поднимался на Зуб! И вбил эти крюки, с помощью которых, видимо, спустился вниз. Как жаль, что Максиму не пришло в голову захватить с собой еще одну веревку. Но тут его мысли приняли совсем другой оборот: если парень действительно был, значит, было и то страшное, что он увидел отсюда. И сразу стало жутко. Максим инстинктивно прижался всем телом к скале, руки его невольно вцепились в камень, подбородок коснулся холодного кольца. И вдруг…

Нет, это ему не почудилось. Он ясно услышал музыку, точно такую, какая доносилась той ночью из котловины. И еле ощутимый аромат неведомых цветов точно так же вплетался в мелодию. Он поднял голову — и все исчезло, снова коснулся подбородком кольца — снова музыка. Временами ему казалось даже, что он видит нечто вроде голубого луча, бегущего к Лысой Гриве. Впрочем, день стоял настолько ясный, что весь воздух был пронизан сверкающими лучами. Однако звук и запах ощущались несомненно.