Терри Биссон - Старьёвщик

Ни один из вопросов Данте не требовал ответа. И все равно они заставили меня нервничать.

«Неужели он экс-коп из Принуждения?» – гадал я. Он слишком много знал о Бюро, да и обо мне тоже. Мне представилось, что Данте знает больше о том, что я замышляю, чем о том, что уже сделал. И, что еще хуже, он ведь действительно знал.

Лоу пришел ко мне на помощь. Такова работа бармена.

– Проигрыватели не такая уж и редкость. Люди покупают их, чтобы ставить на них цветы. Конечно, не в магазинах, потому что новых уже не выпускают.

– На блошиных рынках? – спросил я. Блошиные рынки никак не регулировались, так как находились, или притворялись, что находятся, на границах штатов.

Лоу покачал головой:

– Они не до такой степени легальны. Еще есть подпольные клубы, где тебе проиграют все, что угодно.

– Мне казалось, их давно прикрыли. Данте фыркнул.

– Ты, наверное, никогда не слышал о Бруклине. Лоу показал на мой стакан.

– Еще яйцо?

Вечер прошел без приключений, как и утро: иллюстрированная книга в обветшалом стариковском доме на высокой стороне бульвара Виктории и компакт-диск Стива Эрла. Музыка «кантри» всегда была популярна на Острове. Эрла из коробки извлек прыщавый ребенок, унаследовавший его от дедушки. Как мальчишка пробрался к нашим базам данных, не знаю. Прыщ явно больше интересовался 150-ю, чем законами. Так обычно и бывает. Полторы сотни – большие деньги для ребенка. Может, я слабак. Может, меня жгло изнутри, не знаю.

Дом казался пустым. Я не мог смотреть на микроволновку, поэтому пошел в китайский ресторан. И только вернувшись домой, вспомнил, что должен проверить сообщения. От Организации профилактики здоровья – ничего, оно и к лучшему, пожалуй. Зато обнаружилось странное сообщение: скрежещущий голос со странным акцентом дал мне адрес подпольного клуба в Бруклине и пароль: «Счастливая собака».

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Мировые политические и религиозные лидеры, поддерживаемые различными национальными и международными охранными организациями, поклялись найти и наказать террористов, ответственных за смерти в гараже. Первые результаты появились раньше, чем через месяц после трагедии. В то время как Папа Римский порицал тех, «кто попирает законы тысячелетий», швейцарская полиция поймала двоих мужчин и женщину, устанавливающих зажигательную бомбу в галерее Новый Ватикан в Вегасе. Пока Папа Римский молчал и даже прощал, швейцарская полиция (не связанная многочисленными американскими законами, защищающими преступников) начала безжалостный допрос в подвале Нового Ватикана.

Вскоре последовали признания одиннадцати арестованных в Лос-Анджелесе, Вегасе и Нью-Йорке. Большинство арестованных составляли непонятые художники, писатели и «желающие стать деятелями искусства», которыми руководила скорее зависть, чем какая-либо идеология (хотя некоторые и зависть считают идеологией). Но среди них оказалась и телезвезда, Дамарис Долорес, известная в своих последних фильмах как просто Дамарис, одно время третья в списке самых высокооплачиваемых актрис Голливуда, обладательница «Оскара» (лучшая актриса второго плана) и четырежды номинантка. Ее арестовали на выходе из огороженного Беверли-Хиллз, когда Дамарис направлялась в соседний Северный Голливуд на собрание по поводу защиты прав животных.

Лос-Анджелес получил право проводить судебное разбирательство, и, несмотря на подозрение, что смерти стали результатом некачественной постройки (позже подтвержденной гражданской экспертизой) и незаконным авангардным дизайном здания (также подтвержденным восемнадцатью миллионами свидетелей), уполномоченный округа Лос-Анджелеса Лурдес Фонда объявила о своем намерении не подавать президенту прошение об отмене смертной казни.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Сто восемьдесят второй по Бей-Парквей оказался трехэтажным каркасным домом на бетонном блочном основании и с раскрашенными окнами. Парочка чернокожих парней слонялась снаружи, подпирая двери. Они с подозрением осматривали меня, пока я не произнес: «Счастливая собака». Оба кивнули поразительно в унисон и проводили меня не менее подозрительными взглядами, пока я спускался по трем ступенькам и стучал. Помню времена еще из детства, когда все, кто не мог похвастаться совершенно белой кожей, считались черными. Теперь большинство людей – метисы, как и я сам. Черный или белый, важно просто отношение к человеку. Конечно, скорее всего двоим у входа приплачивали за грозный вид.

Дверь открылась, я заплатил за вход и скользнул внутрь. Только когда дверь щелкнула за моей спиной, я осознал, что творю. Будто кто-то принуждал меня, против воли и сознания. Я, естественно, принял меры предосторожности. Надел вязаную шапочку, сменил свои небесно-голубые, с белой полосой, брюки служащего Бюро и нес альбом Хэнка Вильямса в пакете, так что он мог выглядеть как что угодно. Или как ничто. Я читал о подпольных клубах, но впервые попал внутрь. Они стали популярны как раз до появления БИИ. Теперь, казалось, никому нет до них дела. Отдел принуждения все еще устраивает рейды на один-два клуба в месяц по всей стране, просто чтобы быть в курсе. Ведь может меня пронести один-единственный раз?

Послушать пластинку и уйти домой, и ничего больше.

В наполовину пустом клубе люди смотрели телевизор и слушали музыку. Пара черных, пара белых, но большинство метисов, как я, причем откровенно скучающих. Все сидели за своими столиками. Играл джаз, насколько я понимаю. Я заметил, как кто-то дал бармену пятерку и компакт. Значит, так все и происходит? Я зашел слишком далеко, чтобы поворачивать назад. Бармен взял мою пятерку, однако одарил меня пустым взглядом, когда я вытащил Вильямса из пакета и положил его на стойку.

– Никакого старья. Только по понедельникам. Он подвинул мне бутылку вместо того, чтобы отдать обратно пятерку, и я сунул альбом в сумку, чувствуя странное облегчение, даже радость. Я осмелился – и потерпел поражение. Я спасся, сам того не желая. К понедельнику альбом окажется на Достойной улице, а моя жизнь вернется в прежнее русло.

У стойки не было стульев, поэтому я с бутылкой уселся за столик спокойно выпить и пойти домой. В каждом углу высоко под потолком висело по телевизору, показывающему без звука. Шел один из давно стертых сериалов. На острове ссорилась кучка людей. Они жили в маленьких палатках. Я нашел сцену забавной. Если бы их не стерли, если бы не запретный плод, стал бы кто-нибудь на них смотреть?

Да никто и не смотрел. Большинство посетителей уставилось в свои бутылки, будто те были крошечными оракулами с длинными горлышками. Может, слушали музыку. Опять джаз. Я прикончил бутылку и встал, готовый уйти, как дверь вдруг распахнулась. Кто-то в телевизоре пытался расколоть кокосовый орех каблуком женской туфли.