Стивен Кинг - Обезьяна

Он подобрал ее, зажав ее лапку между большим и указательным пальцами правой руки, отвернув с отвращением лицо так, как будто он нес разлагающийся труп. Ее грязный вытершийся мех казался на ощупь жарким и живым. Он открыл дверцу, ведущую в задний чулан. Обезьяна усмехалась ему, пока он пробирался вдоль всего чулана между грудами наставленных друг на друга коробок, мимо навигационных книг и фотоальбомов, пахнущих старыми реактивами, мимо сувениров и старой одежды. Хэл подумал: Если сейчас она начнет стучать тарелками, я вскрикну, и если я вскрикну, она не только усмехнется, она начнет смеяться, смеяться надо мной, и тогда я сойду с ума, и они найдут меня здесь, а я буду бредить и смеяться сумасшедшим хохотом, я сойду с ума, прошу тебя, милый Боженька, пожалуйста, дорогой Иисус, не дай мне сойти с ума…

Он достиг дальнего конца чулана и отбросил в сторону две коробки, перевернув одну из них, и запихнул обезьяну обратно в картонную коробку в самом дальнем углу. Она аккуратно разместилась там, как будто снова наконец обретя свой дом, с занесенными для удара тарелками, со своей обезьяньей усмешкой, словно приглашавшей посмеяться над удачной шуткой. Хэл отполз назад, весь в поту, охваченный ознобом, в ожидании звона тарелок. А когда этот звон наконец раздастся, обезьяна выскочит из коробки и побежит к нему, как прыткий жук, позвякивая шестеренками, стуча тарелками, и тогда…

…ничего этого не случилось. Он выключил свет и захлопнул маленькую дверцу. Потом он привалился к ней с обратной стороны, часто и тяжело дыша. Наконец-то ему стало немного полегче. Он спустился вниз на ватных ногах, взял пустой пакет и начал осторожно собирать острые зазубренные осколки разбитой бутылки, раздумывая, не суждено ли ему порезаться и истечь кровью — не это ли сулил ему звон тарелок? Но и этого не случилось. Он взял полотенце, вытер молоко, а затем стал ждать, придут ли домой его брат и мать.

Первой пришла мать и спросила:

— Где Билл?

Тихим, бесцветным голосом, окончательно уверившись в том, что его брат будет найден скончавшимся на месте (неизвестно пока каком), Хэл начал говорить о собрании после уроков, прекрасно зная, что даже если бы собрание было очень-очень длинным, Билл уже должен был бы прийти домой с полчаса назад.

Мать посмотрела на него с недоумением, стала спрашивать, что случилось, а затем дверь отворилась и вошел Билл — хотя, впрочем, это был не совсем Билл, это было привидение Билла, бледное и молчаливое.

— Что случилось? — воскликнула миссис Шелбурн. — Билл, что случилось?

Билл начал плакать и сквозь слезы рассказал свою историю. Там была машина, — сказал он. Он и его друг Чарли Сильвермен возвращались вместе после собрания, а из-за угла Брук-стрит выехала машина. Она выехала слишком быстро, и Чарли словно застыл от ужаса. Билл дернул его за руку, но не сумел как следует ухватится. и машина…

Теперь была очередь Билла страдать от кошмаров, в которых Чарли умирал снова и снова, вышибленный из своих ковбойских ботинок и расплющенный о капот проржавевшего «Хадсон Хорнета», за рулем которого был пьяный. Голова Чарли Сильвермена и лобовое стекло «Хадсона» столкнулись с ужасающей силой. И то и другое разбилось вдребезги. Пьяный водитель, владелец кондитерского магазинчика в Милфорде, пережил сердечный приступ сразу после ареста (возможно, причиной этого послужил вид мозгов Чарли Сильвермена, высыхающих у него на брюках), и его адвокат имел в суде большой успех с речью на тему «этот человек уже был достаточно наказан». Пьяному дали шестьдесят дней тюрьмы (условно) и на пять лет запретили водить автомобиль в штате Коннектикут… то есть примерно на тот же срок, в течение которого Билла мучили кошмары. Обезьяна была спрятана в заднем чулане. Билл никогда не обратил внимание на то, что она исчезла с его полки… а если и обратил, то никогда об этом не сказал.

Хэл почувствовал себя на некоторое время в безопасности. Он даже начал снова забывать об обезьяне и думать о случившемся как о дурном сне. Но когда он вернулся домой из школы в тот день, когда умерла его мать, она опять стояла на полке, с тарелками, занесенными для удара, усмехаясь ему сверху вниз.

Он медленно приблизился к ней, словно глядя на себя со стороны, словно бы его собственное тело превратилось при виде обезьяны в заводную игрушку. Он наблюдал за тем, как рука его вытягивается и берет обезьяну с полки. Он почувствовал под рукой шевеление пушистого меха, но ощущение было приглушенным, лишь легкое давление, как будто его напичкали новокаином. Он слышал свое дыхание, оно было частым и сухим, словно ветер шевелил солому.

Он перевернул ее и сжал в руке ключ. Много лет спустя он подумал, что его тогдашняя наркотическая зачарованность более всего сродни чувству человека, который подносит шестизарядный револьвер с одним патроном в барабане к закрытому трепещущему веку и нажимает на курок.

Не надо — оставь ее, выбрось, не трогай ее…

Он повернул ключ, и в тишине он услышал четкие серии щелчков заводного механизма. Когда он отпустил ключ, обезьяна начала стучать тарелками, и он почувствовал, как дергается ее тело, сгибается и дергается, туда-сюда, туда-сюда, словно она была живой, а она была живой, корчась в его руках как отвратительный пигмей, и те движения, которые он ощущал сквозь ее лысеющий коричневый мех, были не вращением шестеренок, а биением сердца.

Со стоном Хэл выронил обезьяну и отпрянул, всадив ногти в плоть под глазами и зажав ладонями рот. Он споткнулся обо что-то и чуть не потерял равновесие (тогда бы он оказался на полу прямо напротив нее, и его широко распахнутые голубые глаза встретились бы с карими). Он проковылял к двери, протиснулся сквозь нее, захлопнул ее и привалился к ней с обратной стороны. Потом он бросился в ванную комнату, где его вырвало.

Новости с вертолетного завода принесла им миссис Стаки, она же и оставалась с ними те две бесконечные ночи, которые успели миновать до того, как тетя Ида приехала за ними из Мэйна. Их мать умерла в середине дня от закупорки сосудов головного мозга.

Она стояла у аппарата для охлаждения воды с чашкой воды в руке и рухнула как подкошенная, все еще сжимая чашку в руке. Другой рукой она задела за аппарат и свалила огромную бутыль с водой. Бутыль разбилась… Но прибежавший заводской доктор сказал позднее, что он уверен в том, что миссис Шелбурн умерла еще до того, как вода намочила ее платье и увлажнила кожу. Мальчикам никогда об этом не рассказывали, но Хэл и так все знал. Он воображал себе все это снова и снова в те долгие ночи, которые последовали за смертью его матери. У тебя все еще проблемы со сном? — спрашивал его Билл, и Хэл предполагал, что Билл думает, что бессонница и дурные сны вызваны внезапной смертью матери, и это было действительно так… но так лишь отчасти. Другой причиной было чувство вины, твердое, абсолютно ясное сознание того, что запустив обезьяну тем солнечным днем, он убил свою мать.