Александр Беляев - Невидимый свет

— Если через двадцать минут я не верну голову к жизни, ее останется только выбросить! — сказал Керн.

Через пятнадцать минут голова подала некоторые признаки жизни. Веки и губы ее дрогнули, но глаза смотрели тупо, бессмысленно. Еще через две минуты голова произнесла несколько бессвязных слов. Керн уже торжествовал победу. Но голова вдруг опять замолкла. Ни один нерв не дрожал на лице.

Керн посмотрел термометр.

— Температура трупа. Кончено!

И забыв о присутствии мисс Уотсон, он со злобой дернул голову за густые волосы, сорвал со столика и бросил в большой металлический таз.

— Вынеси на ледник!.. Надо будет произвести вскрытие и узнать причину.

Негр быстро подхватил таз и вышел.

Голова мисс Уотсон смотрела на него расширенными от Ужаса глазами.

Керн зашагал по лаборатории крупными шагами и нервно крутил пальцами сигару, которую забыл зажечь.

Смерть головы Тома наполовину уменьшала эффект демонстрации.

Наконец он обратился к голове мисс Уотсон, которая продолжала следить за ним широко раскрытыми глазами.

— Вот что. Сегодня в восемь вечера вас повезут в многолюдное собрание. Там вам придется говорить. Отвечайте кратко на вопросы, которые вам будут задавать. Не болтайте лишнего. Поняли?

Керн открыл воздушный кран, и мисс Уотсон прошипела:

— Поняла… но я просила бы… позвольте…

Керн вышел, не дослушав ее.

Мисс Уотсон стала готовиться к выезду в свет.

Забыв о смерти головы Тома, она была поглощена заботами о своей внешности. Она измучила мисс Адамс прической и «татуировкой», как мысленно называла Адамс косметическое украшение головы.

Неожиданно голова Уотсон заявила, что она не выйдет «в таком виде», и требовала, чтобы из каркаса ей было сделано туловище и обтянуто модной материей. Понадобилось вмешательство Керна.

— Голов с туловищем, — сказал он ей, — будет полный зал. Вы же, обладая одной головой, будете в этом собрании самой оригинальной женщиной.

Довод показался мисс Уотсон убедительным, и она отказалась от своей затеи.

Волнение Керна все увеличивалось. Предстояла нелегкая задача — доставить голову в зал заседания научного общества. Малейший толчок мог оказаться роковым для жизни головы.

Будь жива голова Тома, шансы на успех удваивались бы.

Был приготовлен специально приспособленный автомобиль. Столик, на котором помещалась голова, со всеми аппаратами был поставлен на особую площадку, снабженную колесами для передвижения по полу и ручками для переноса по лестницам.

Наконец все было готово. В семь часов вечера отправились в путь.

Голова мисс Уотсон, завитая, причесанная, накрашенная и закутанная вуалями, сияла от предстоящего удовольствия выезда в свет.

Громадный белый зал был залит ярким светом. В партере преобладали седины и блестящие лысины мужей науки, облаченных в черные фраки и сюртуки. Поблескивали стекла тысячи очков. Ложи и амфитеатр предоставлены были избранной публике, имеющей то или иное отношение к ученому миру.

Сдержанный шум наполнял переполненный зал.

Внизу эстрады, за своими столиками, оживленным муравейником хлопотали корреспонденты газет, очиняя карандаши для стенографической записи.

Справа от эстрады был установлен ряд киноаппаратов, чтобы запечатлеть на ленте все моменты интересного выступления Керна и оживленной головы.

На эстраде разместился почетный президиум из наиболее крупных представителей ученого мира. Посреди эстрады возвышалась кафедра. На ней — микрофон для передачи по радиотелефону речей по всему миру. Второй микрофон стоял перед головой мисс Уотсон. Она возвышалась с правой стороны эстрады, вся сияющая от удовольствия. Уроки «татуировки» не пропали даром для мисс Адамс: умело и умеренно наложенный грим придавал голове мисс Уотсон свежий и привлекательный вид, сглаживая тяжелое впечатление, которое должна была производить голова на неподготовленного зрителя. Мисс Адамс и Джон стояли около ее столика.

Ровно в восемь часов на кафедру взошел профессор Керн.

Собрание приветствовало его долго не смолкавшими аплодисментами.

Он был бледнее обычного, но полон достоинства.

Киноаппарат затрещал. Газетный муравейник затих и весь обратился во внимание. Профессор Керн начал речь.

Это была блестящая по выполнению и ловко построенная речь. Керн не забыл упомянуть о «предварительных, но очень Ценных работах безвременно скончавшегося профессора Доу-эля». Но, воздавая дань работам покойного, он не забывал и своих «скромных заслуг». Для слушателей не должно было остаться никакого сомнения в том, что вся честь открытия целиком принадлежит ему, профессору Керну.

Его речь несколько раз прерывалась аплодисментами. Сотни биноклей дам были направлены на него. Бинокли мужчин, с не меньшим интересом, были устремлены на голову мисс Уотсон, расточавшую очаровательные улыбки. Она чувствовала себя героиней в этом блестящем собрании и упивалась успехом.

Зато лицо мисс Адамс было зловеще и мертвенно-бледно.

По знаку профессора Керна она открыла воздушный кран, и голова Уотсон имела удовольствие сказать несколько фраз.

— Как вы себя чувствуете? — спросил ее какой-то старичок-ученый.

— О, благодарю вас, прелестно!

Этот ответ вызвал улыбки на лицах собравшихся. Еще несколько наивных ответов развеселило весь зал. Зрелище оказалось интереснее, чем ожидала публика лож и амфитеатра.

Несмотря на то что голос Уотсон был глухой и хриплый, сильно пущенная струя воздуха издавала свист, и звук был почти лишен модуляций, ее выступление произвело необычайное впечатление. Такую бурю аплодисментов не всегда приходилось слышать и мировым артистам.

Простодушная мисс Уотсон, привыкшая к лаврам маленьких кабачков, приняла этот энтузиазм зала на свой счет. Не будучи в состоянии раскланяться — о чем она ужасно сожалела, — она томно опустила веки и осчастливила зал обворожительной улыбкой.

Волнение мисс Адамс вce увеличивалось. Ее начала трясти нервная лихорадка, и она крепко сжала зубы, чтобы они не стали отбивать дробь. «Пора!» — несколько раз говорила она себе, но каждый раз не хватало решимости. Обстановка подавляла ее. После каждого пропущенного момента она старалась успокоить себя мыслью, что чем выше будет вознесен профессор Керн, тем ниже будет его падение.

Начались речи.

На кафедру взошел седенький старичок — один из крупнейших американских ученых.

Слабым, надтреснутым голосом он говорил о гениальном открытии профессора Керна, о всемогуществе науки, о победе над смертью, об Америке, рождающей такие умы и дарящей миру величайшие научные достижения…