Борис Лапин - Первый шаг (сборник)

Или она прибегала звать их на кормежку, а кто-нибудь, чаще других Федя, просил: «Подмогни-ка, Юленька», — и она забывала, зачем пришла, — своими руками строила мост, только и слыша до темноты: «подай», «принеси», «подержи» — и никаких сопливых «пожалуйста». Илья хмурился, но молчал, не прогонял на кухню, где она «царь и бог».

Раз Юлька оставила им завтрак, чтобы не таскать туда-обратно тяжелое ведро, а когда вернулась через час, они уже пали вокруг опустошенной посудины, и так это напоминало поле брани, усеянное погибшими витязями, что она села в траву подле своего Ильи и дурехой разревелась. Жалко стало ребят… мальчишек. Почернел ее Илюшка, истончал, глаза провалились, губы искусаны. И тут, на этом поле сечи, позволила она себе уложить его сонную головушку на свои мягкие колени и гладить ершистые волосы — и никто не мог ей помешать, взглянуть косо, сказать худое слово или усмехнуться, потому что время остановилось.

Вздремнула ли она тогда, или размечталась, или не только время «испортилось», но и пространства сместились — привиделось ей, будто не возле Ои она сидит, держа Илюшкину голову на коленях, а где-то совсем в другом месте, тоже на лугу, только не под открытым небом, а под высоким лазоревым куполом из стекла…

И будто под куполом весь город, и немалый город; кругом оцепеневшая заснеженная тайга, мороз трескучий, а в городе благоухает сирень, загорелые детишки плещутся в бассейнах, гоняются за золотыми рыбками; под зелеными лампами в библиотеке склонились взрослые, а другие что-то считают на машинах и колдуют за пультами, играют на струнных инструментах и пишут задумчивые пейзажи; из ворот этого города-купола с озорным смехом выкатываются лыжники в легких, видно, с подогревом, ярких пуховых костюмах; а рядом проносятся поезда, какие-то стремительные моносоставы, и будто бы это и есть их Трасса. Лишь по двугорбой сопочке, в которую вошел моносостав, и узнала Юлька свою Ою, только Ою будущего! Значит, все же не пространства сместились — время.

Один Сыч не почувствовал, казалось, отключения субстанции времени. Он был тот же, что обычно, раз даже ухитрился подсунуть ей букет, правда, всего из нескольких ромашек, которых здесь была тьма. И по-прежнему каждый вечер наносил зарубки на тальниковый прут — не странно ли для их авральной ситуации?

— Ты чего чудишь? — спросила однажды Юлька.

— День отмечаю.

— Который день?!

— Этот, — неуверенно ответил Валька.

Может, и его коснулась испорченная стрелка времени? А уж всех остальных точно коснулась. Не одна Юлька могла бы поклясться, что заметила десятки признаков ненормального движения времени в это время. Тьфу, тьфу! В эти дни… Или нет… Как бы это выразиться поточнее? И не скажешь, такая выходит бестолочь. Короче, Юлька была уверена, что если солнце и не замерло в зените, а оно не замерло, нет, потому что ведь были же и ночи, то, во всяком случае, не спешило спрятаться за горизонт, а по утрам выскакивало из-за двугорбой сопочки резво, стараясь не задерживаться. И луна ночи напролет светила, будто исполняла обязанности аварийного освещения. И все часы строительства моста растянулись согласно пожеланию Ильи как минимум вдвое.

Но отсрочить пришествие первого августа так и не удалось.

Оно настало, как и положено ему, первого августа.

Утром этого дня топоры стучали еще заполошнее, пилы визжали еще истеричнее, а бульдозеры ладили подъездные насыпи с особо остервенелым лязгом. Как ни бесценны были секунды, каждый из ребят то и дело замирал и прислушивался: не доносится ли отдаленный гул автопоезда? Потому что работы оставалось еще минимум на сутки.

Утром Пирожков сказал:

— Хоть бы они опоздали!

Илья хмыкнул что-то, но не возразил.

В обед:

— Кажется, задерживаются где-то…

Илья не отреагировал.

Вечером:

— Похоже, этот дождь не только нам напортил.

И тут Илья не выдержал:

— Брось! Рассуждаешь как ребенок. Лучше бы он только нам напортил.

Весь день первого августа накатывали настил, ставили перила, вели насыпи. На зорьке второго все было кончено. Шатающийся от усталости элегантный и неотразимый Пирожков вручил Юльке молоток и доверил забить последний «серебряный гвоздь». Она тремя ударами всадила его в смолистый брус, парни прохрипели «ура» и свалились тут же, у насыпи, на теплые бревна.

Они спали девяносто минут.

А потом вдали заурчали моторы, смутно и глухо загудела земля, обрисовалось желтое облачко пыли. К Ое подходил автопоезд — с суточным опозданием…

Деев выскочил из головного вездехода, Илья подбежал, чтобы рапортнуть ему о готовности моста, но они молча глянули друг на друга и обнялись. И Деев хлюпнул носом, а Илья смущенно отвернулся. Юлька же в открытую заливалась слезами на груди смущенного этим обстоятельством Усатика.

А потом при всем честном народе состоялся нижеследующий симптоматический разговор.

Деев. Ну, молодец, Кулибин! Верил в тебя. Все молодцы! Не подвели. Привет вам из Усть-Борска!

Илья. А чего опоздали-то?

Деев. Трудно было, братва? Дождь, верно, помешал?

Илья. Вы-то чего опоздали?

Деев. Ну еще раз спасибо! Благодаря вам и другим таким же отрядам автопоезд движется с опережением графика. Перевал будет взят — кровь из носу!

Сычев. Вы что, проспали целые сутки, мазурики?

Комиссар автопоезда. Всего четыре часа спали.

Пирожков. Так, может, того… хорошо отметили в Усть-Борске?

Комиссар автопоезда. Вы о чем это, ребята? Что с вами?

Федя. С нами все в порядке. А вот с вами…

Юлька. У вас календарь есть?

Деев. Есть, а что? Странные вы какие-то. Будто и не рады. Случилось что-нибудь?

Арканя. Именно — случилось.

Усатик. Опережают они график! Второго пришли вместо первого — и опережают! Во дают!

Деев. Чего, чего?

Илья. Сегодня же второе августа, честно. Второе, а не первое!

Деев. Ну если только это — не беда. Выспитесь — будет вам первое. Понятно, устали. Работка была — кровь из носу…

Кончилось тем, что весь автопоезд высыпал из кабин и доказал чокнутым мостостроителям, что сегодня именно первое августа, что отряд в срок справился с ответственным заданием и что поезд идет с опережением графика на два с половиной… теперь уже ровно на два часа, а временной сдвиг произошел, вероятнее всего, в головах осатаневших от гонки ребят. Илья затеял было спор, показывал записи в блокноте, в которых, впрочем, и сам не мог разобраться, — его осмеяли. Юлька попробовала козырнуть ведомостью расхода продуктов — все-таки документ! — ее и слушать не стали. Тогда вперед вышел Сыч и протянул Дееву последний аргумент — тальниковый прут с зарубками.