Альфред Ван Вогт - Вечный дом. Мир ноль-А. Пешки ноль-А

Стивенс лизнул губы и взглянул на Хаулэнда. Тот опустил голову на грудь и, казалось, спал. Но неожиданно Хаулэнд зашевелился и пробормотал:

— Я этого не понимаю. Притвориться, что ты умер, чтобы унаследовать свои же собственные деньги? Чепуха какая-то. И потом, как это он смог вдруг стать моложе?

Он замолк. Стивенс покачал головой и бросил записку в ящик, из которого Хаулэнд ее достал. Затем он запер ящик и положил ключ в карман жилета прокурора округа. Хаулэнд не пошевелился.

Стивенс все еще слышал крики подвыпивших, когда спускался по лестнице. Они стихли только после того, как он закрыл за собой входную дверь здания.

Сидя в машине, он начал обдумывать свой следующий шаг.

— Мне нужно увидеться с Таннахиллом, — сказал он себе.

Он завел мотор и поехал к газетному киоску. В газете, которую он купил, было коротенькое, в несколько строк, сообщение о смерти. Оно сжато, в общих чертах рассказывало о том, как только что приехавший Артур Таннахилл обнаружил прошлой ночью тело сторожа-негра Джона Форда в наполовину высохшем колодце.

Вся остальная информация на первой странице была посвящена приезду Таннахилла в Альмирант. Там была помещена фотография стройного молодого человека с симпатичным худощавым лицом. Это было лицо усталого человека, и газета рассказывала о том, что молодой Таннахилл около двух лет пролежал в больнице из-за последствий ранения в голову в результате несчастного случая, и окончательно он еще не поправился.

Статья выплеснулась и на другие страницы и рассказывала в общих чертах историю семьи Таннахиллов. Стивенс прочел еще один такой же, но уже более подробный панегирик, посвященный публичной библиотеке, свернул газету и задал себе вопрос:

— Что дальше?

Он решил опять позвонить в Большой дом. Сержант Грей ответил:

— Нет, еще не вернулся.

Стивенс пообедал в ресторане с коктейль-баром, который назывался «Бар удовольствия». Нет, он бездействовал. И хуже всего было то, что Таннахилл, вероятно, не понимал, в какой опасности он находится. Теперь Стивенс был в этом уверен.

Он закончил обедать и выпил еще одну чашку кофе, перечитывая, на сей раз более внимательно, статью о Таннахилле.

В статье, в частности, говорилось о том, что «…молодой Таннахилл — в городе личность неизвестная, потому что он бывал здесь всего лишь дважды, еще совсем мальчишкой. Учился он в одной из школ Нью-Йорка, а потом в Европе. Ранение, которое он получил, было настолько опасным, что он был без сознания в течение года и семнадцати дней. В общий счет дней его пребывания в больнице не входит период с 24 апреля по 5 мая сего года, когда, видимо под воздействием шока, он ушел из больницы. Выздоровление его идет очень медленно, и, к сожалению, некоторые события вырисовываются в его памяти весьма смутно, вероятно вследствие ранения».

Даты исчезновения Таннахилла из больницы испугали Стивенса. «Я могу это проверить, — подумал он, — немедленно!»

Ощущая волнение, ведомый каким-то чувством настоятельной необходимости, он поспешил на улицу и с облегчением увидел, что уже стемнело, ибо то, что он задумал, нужно было делать под покровом ночи. Ему было необходимо как-то прояснить поселившиеся в нем подозрения. Как адвокат Таннахилла, представляющий здесь его интересы, он должен был располагать максимальной информацией. Он подъехал к кладбищу в северо-западной части города за четыре минуты и на стене у входа увидел карту.

Отыскав на карте участок Таннахиллов, он поставил машину под деревом и пошел вглубь по темной аллее. Дойдя до северной стены и повернув на восток, он понял, что близок к цели. Теперь он начал читать надписи на надгробиях. Через пять минут он нашел участок Таннахиллов.

Пройдя вдоль чугунной ограды, он вошел через калитку, которая увенчивалась решеткой, увитой зеленью. С решетки свисало имя семьи, выполненное из металлических букв, и даже в темноте, освещенная фарами его машины, эта семейная усыпальница выглядела очень красиво. На участке было с десяток надгробных плит. Стивенс склонился над первой. Надпись была сделана по-испански, и имя было написано очень странно:

Франсиско де Танекила И. Нерида 4 февраля 1709 — 3 июля 1770

Следующее имя было тоже написано по-испански, а даты — 1740–1803. На третьем надгробии впервые встретился английский вариант имени, но было написано Таннехилл вместо Таннахилл. Этот умер в 1825 году. Должно быть, он уже застал начало золотой лихорадки.

Стивенс двигался теперь очень медленно, ему уже не казалось, что все нужно проделать как можно быстрее. Он был под впечатлением древности рода, и уходящая в глубь веков история Таннахиллов наполнила его чувством гордости, что и он теперь связан с этой семьей. Он даже попытался мысленно представить себе, как Франсиско де Танекилу несли к подножию горы и похоронили здесь в солнечный день 1770 года. Наверное, это было перед революцией, подумал он. Давным-давно. Корни Таннахиллов глубоко уходили в эту землю.

Он почувствовал, что стало гораздо прохладнее. С моря дул ветер, он пробирался сквозь листья, и они нашептывали ему свои ночные истории, как они делали много ночей подряд с тех пор, как здесь были вырыты первые могилы.

Он наклонился и начал вглядываться в надпись на последней могиле: Ньютон Таннахилл.

Стивенс еще раз взглянул на дату смерти, чтобы не ошибиться, и медленно выпрямился. Он ощущал слабость, какую обычно ощущает человек в конце долгого пути. Ньютон Таннахилл, дядя, был похоронен последним 3 мая. С 24 апреля по 5 мая Артур Таннахилл, племянник, отсутствовал в больнице.

Стивенс уже поворачивался, чтобы уйти, как вдруг услышал за спиной слабый звук. Что-то тяжелое и тупое ткнулось в его затылок, и чей-то голос тихо произнес:

— Спокойно, не двигаться!

Стивенс заколебался, но поняв, что разумного выхода у него нет, уступил.

IV

Под деревьями в темноте кладбища воцарилось молчание. Стивенс стоял в напряженном ожидании, чтобы воспользоваться малейшей возможностью. Если они и попытаются связать его, он будет бороться. Мягкий голос за его спиной произнес:

— Я хочу, чтобы вы сели, скрестив ноги. С вами ничего не случится, если вы будете действовать так, как я скажу.

Стивенса успокоило местоимение «я». Он опасался, что ему придется противостоять нескольким. Но это «я» дало Стивенсу понять — он даже не мог объяснить, почему — что это без сомнения был один человек. Однако он не намеревался слепо повиноваться.

— Чего вы хотите?

— Я хочу поговорить с вами.

— А почему не поговорить, стоя в нормальном положении?