Олег Корабельников - Башня птиц

- Надо оживить трупы убитых им деревьев, - сказал мшистый, - чтобы они проросли сквозь него корнями и ветками. Надо оживить шкуры убитых им зверей, чтобы они впились ему в горло. Надо одушевить зерна убитых им трав, чтобы они задушили его изнутри. Я знаю, что надо делать!

- Да! Да! - закричали все. - Мы сделаем так!

- Спокойно! - сказал жестяной. - Это все глупости. Он все равно победит нас. Я знаю другой путь. Только я скажу о нем тихо, чтобы не услышал Егор.

И он что-то зашептал. Существа заахали, заверещали приглушеннее. Егор дождался ветра, наклонил свои ветви пониже, но все равно ничего не расслышал, кроме то и дело произносимого своего имени. Тогда он напрягся, вспучился пузырем на стволе дерева и, лопнув, стал человеком. Новенькая серая шерсть покрывала его, но он не удивился ей. Поднял толстый сухой сук и приблизился к кругу сидящих. Они повернули к нему свои нечеловеческие лица и замолчали.

- Егор - это я, - сказал он. - Здесь, кажется, говорили обо мне? Кто вы такие? Отвечайте!

Существа зашевелились, захихикали и заговорили вразнобой:

- Такие же, как ты! Единоплеменники! Братишки единоутробные! Егорка, брательник, иди к нам!

К нему потянулись лапы, когти, крылья, извитые стебли, бугристые корни, чешуйчатые морды, мохнатые рыла. Егор отступил на шаг и поднял сук.

- Значит, человека решили извести? Ясно. А человек сейчас изведет вас. Вот так!

И Егор с размаху опустил палку на скопище существ. Палка прошла сквозь них и, не причинив вреда, врезалась в землю.

- Да какой же ты человек, Егор? - спросил мшистый голос, и Егор увидел его обладателя.

Был он похож на старую плюшевую обезьяну. Лохматые длинные лапы с потертостями и тусклыми обломанными когтями свисали вдоль тела, голова наклонена вперед и вниз, губы отвисли, не прикрывая беззубого рта.

- Ты теперь наш, - сказал мшистый и, обратясь к остальным, громко произнес: - Вот вам и путь!

- Дай, я тебя обниму, браток, - нежно произнес ржавый голос, и к Егору потянулся некто толстый, круторогий, брыластый, лопоухий. - Как я рад, что ты с нами.

- Еще чего! - возмутился Егор, увертываясь и размахивая палкой. - А ну, пошли отсюда! Нечисть проклятая, лешаки!

- А сам-то кто! Сам-то кто! - загалдела толпа. - На себя погляди!

- Ну и что? Обычная человеческая внешность. А вы уж точно - лешаки.

- От лешего и слышим! - захохотали вокруг. - Ты уж полегче, братишка! Негоже родственникам грубить.

- Ладно, - сказал Егор, - мы еще поговорим. Найду я на вас управу.

- А вот и не найдешь! А вот и не найдешь!

- Ладно, - повторил Егор и вошел в дерево.

Внутри он растекся по ветвям, сбросил листья, замедлил движение соков и стал ждать весны.

Было темно, тепло и уютно. Егор чувствовал, что существует, и больше ничего не надо было ему, только лежать, ни о чем не думать, медленно ожидая весны, когда можно будет раскрыть почки и начать расти вверх и в стороны, ожидая того времени, когда прилетят птицы и поселятся на нем, как на карнизах башни, и запоют свои песни на понятных ему языках. Он знал, что так будет, и поэтому ждал спокойно и терпеливо.

Что-то дотронулось до его бока. Он шевельнулся и лениво подумал о том, что это, наверное, дятел стукнул клювом, но не испугался. Дятел казался продолжением его самого, как и личинки жуков, что зимовали под корой.

- Егор! - услышал он зовущий его голос и зашевелился, не размыкая глаз.

- Вставай, Егорушка, - услышал он снова.

- Разве уже весна? - спросил он и не узнал своего голоса.

Открыл глаза и увидел, что он вовсе не дерево, а человек. И лежит он на мягкой шкуре, на полу, возле печи. Над ним склонился бородатый мужик в красном колпаке, надвинутом на лоб, и тормошил его.

И Егор вспомнил, что заснул на берегу, и понял, что его подняли и принесли сюда. Он окончательно стряхнул с себя сон, сел, осмотрелся. Был он одет в широкую меховую рубашку, штаны были новые, тоже меховые. Он провел руками по телу, нигде ничего не болело, не ныли руки, не саднили ноги, не кружилась голова. Он был молод, здоров, быть человеком показалось ему самым приятным на земле.

- Спасибо, - сказал он и радостно улыбнулся.

- Ишь, благодарствует! - засмеялся кто-то наверху тонким голосом.

Егор не смутился, поднялся на ноги, протянул руку рослому мужику.

Одет тот был старомодно. Не то армяк на нем, не то зипун. Егор слабо знал старинную одежду и точно определить не мог. Мягкий колпак с белой выпушкой, рыжая округлая борода, белая косоворотка.

- Спасибо вам, добрые люди, - повторил Егор.

Мужик добродушно улыбнулся, но руки не подал, отошел к окну, сел на лавку.

- Ишь, руку тянет! - сказал кто-то сверху.

Егор стоял в маленькой избе с неотесанными стенами. Узкие окна, затянутые чем-то мутным, стол, лавки по краям, у двери большая печь, сложенная из плитняка. На ней сидел замурзанный мальчонка и, болтая ногами, высовывал язык, корчил рожицы Егору.

- Как называется эта деревня? - спросил Егор.

Мальчонка закатился в хохоте, задрав пятки к потолку.

- Чо говоришь? - басовито переспросил мужик. - Какая еще деревня?

И Егор понял, что изба стоит в тайге одна и его вопрос о деревне действительно смешон, и еще он подумал, что это, наверное, староверы, до сих пор живущие в лесах, поэтому и руки мужик не подал. Не положено по их законам. Егор не обиделся на них, - добро, сделанное этими людьми, намного превышало их странности.

- Ладно, - сказал Егор. - Вы мне хоть дорогу укажите. Отдохну немного и уйду. Мешать не буду.

- Нет от нас дороги, - спокойным басом ответил мужик.

- Так что же, мне у вас оставаться прикажешь?

- А чо, оставайся, коль хочешь! - сказал мужик и отвернулся, глядя в мутное окно.

- А если не хочу?

- А чо, уходи, коли так. Тайга большая, всем места хватит.

- Дела-а, - протянул Егор. - Куда же мне идти, если я дороги не знаю.

И тут мужик внезапно обернулся, подался всем телом к Егору, выбросил вперед правую руку, наставил на Егора указательный палец и быстро проговорил писклявым голосом:

- Ведомы тебе дороги, ведомы, ведомы, ах, ведомы!

А Егору послышалось в скороговорке: ведь мы ведьмы мы! И мужик совсем потерял солидность. Он заломил колпак на затылок, встал на четвереньки и заскакал вдоль стены, гримасничая и приговаривая визгливо:

- Шивда, вноза, шахарда! Инди, митта, зарада! Окутоми им нуффан, задима!

И в ответ закатывался в хохоте мальчишка на печи.

- Ну чо, боязно? - спросил мужик, поднимаясь.

- Нисколько, - вздохнул Егор и сел на шкуру, поджав ноги. - Что паясничаешь-то? Я ведь не шучу.

- Ну, так напугаешься, - уверенно сказал мужик и встал во весь рост против света.

И стал уменьшаться, уплощаться, утончаться, деформироваться и искажаться. Егор невольно отпрянул к печи. Тяжкая болезнь скручивала мужика, коробила его тело, то вытягивала по спирали, то сжимала в бесформенный комок, вздувалась голова и втягивалась в туловище, ноги укорачивались, шли винтом, слипались в одну толстую ногу, а на груди прорезывался большой зубастый рот и из него высовывался розовый язык, словно дразнился. Мальчишка на печи всхлипывал от восторга, и, отведя взгляд от мужика, Егор увидел, что и тот также деформируется, расплывается мутным пятном по печи, как амеба, превращаясь неведомо во что, неизвестно как...