Сергей Лукьяненко - Чистовик

Со стороны двора в таможенном здании не было ни дверей, ни окон. Росло несколько деревьев — старых, скрюченных, землю устилали перегнившие листья и сломанные ветки. Можно было четко отметить границу, вдоль которой ходили люди, непроизвольно сторонясь странного домика: в земле были протоптаны самые натуральные ложбины!

Со стороны улочки я обнаружил одно окно на втором этаже: темное, будто занавешенное изнутри. И дверь — в которую с огромным удовольствием постучал.

Тишина.

— Эй, сосед! — вспоминая свой первый визит, крикнул я. Что я там кричал? Принял здание за мельницу, спрашивал насчет муки? Не будем повторяться… — Эй! Без ковша пришел!

Через некоторое время послышались шаги — твердые, уверенные. Я ухмыльнулся, представив себе Василису — крепкую, мускулистую, в кожаном фартуке на голое тело…

Да, с этим надо что-то делать. К примеру — пить бром.

— Кого это черт носит… — раздался знакомый приглушенный голос. — Будь я неладна, не может же это…

Дверь распахнулась, и я увидел Василису.

В розовом халатике с кружевами и оборочками. В пушистых тапках в виде белых щенят с глазками-пуговицами.

— Кирилл, — упирая руки в бока, сказала Василиса. — Твою мать… ты?

— Он самый, — не понимая причин столь шумной реакции, ответил я. Постарался отвести глаза и не слишком уж пялиться на Василису.

Получалось с трудом — ее было много.

— Не стой столбом… — Одним движением Василиса втянула меня в дом. Высунулась, бдительно осмотрелась. Захлопнула дверь.

Даже до жирафа рано или поздно доходит.

— Новости уже знаешь? — спросил я. Под «прихожую» в доме был отведен огромный зал с тремя дверьми и лестницей вверх. Абсолютно пустой, только кое-где держали потолок опорные столбы, украшенные не то коваными вешалками, не то просто отходами Василисиного производства.

— Конечно. — Василиса подняла со стоящего у двери столика (опять же — кованые ножки и лежащий сверху в кованой раме кусок толстого стекла) сложенную вчетверо газету. Тоненькую, в один разворот, вроде тех бесплатных газеток, что выпускают власти московских районов и округов.

— А? — только и сказал я, прочитав название: «ЕЖЕНЕДЕЛЬНАЯ ФУНКЦИЯ». Это был номер за сегодняшнее число. Выходила газета, если верить датам, аж с 1892 года.

— Бэ! — рявкнула Василиса. — За тобой следили? Ты как — самолетом?

— Поездом… в Орле была засада, но я ушел… — Развернув газету, я уставился на свою фотографию.

— Ушел он! — Василиса развела руками. — Нет, вы посмотрите на него… ушелец!

Почему-то мне и в голову не приходило, что у функционалов может быть своя газета. Функционалы-врачи, парикмахеры, официанты — пожалуйста. А вот тружеников пера я почему-то среди своих коллег не представлял. Хотя самый первый мой визитер, функционал-почтальон, мог бы навести на эту мысль…

С содроганием глядя на свою фотографию на первой полосе (недавнюю, но понять не могу, когда и кем сделанную), я принялся читать статью, озаглавленную «Последняя радуга».

Самое ужасное, что в целом статья не врала.

Она лишь не договаривала кое-что. И понятно было, что это «кое-что» журналист просто не знает — ни про роль Кости в происходящем, ни про Аркан… А так — даже с сочувствием было написано. Про молодого человека, психика которого не перенесла разлуку с родными и превращение в функционала. Про то, что я «подавал большие надежды», что открыл очень хорошие порталы из неохваченной ранее точки Москвы, но тлетворное влияние отдельных диссидентов (Не вру! Так и было написано — диссидентов!) меня погубило.

В общем — я увел от жениха (ничего прямо сказано не было, но почему-то возникало ощущение, что увел силой) понравившуюся мне девушку. Избил функционала-полицейского, который прибыл на место происшествия (опять же — получалось так, что он прибыл спасать Настю). На следующее утро (как-то само собой возникало четкое ощущение, что всю ночь я измывался над беззащитной девушкой) ко мне прибыла функционал-акушер Наталья Иванова, «которая помогла многим из нас стать теми, кто мы есть». Но я убил свою подругу, а потом и Наталью задушил электропроводом. Покинул башню, и та развалилась: опять же, ни слова лжи, но любой функционал должен был остаться в твердой уверенности, что я просто порвал «поводок», слишком удалился от своей функции. После этого я напал на своего приятеля Константина Чагина, которого «с тех пор никто не видел».

На этом журналист кончил живописать мои приключения, заявив, что «остается лишь ждать печальной развязки этой истории…».

При чем тут радуга — я так и не понял.

— В чем вранье? — спросила Василиса, когда поняла, что я дочитал.

— Так, по мелочам. — Я перевернул газету. Обнаружил кроссворд и колонку юмора.

Разворот занимали полосный некролог Натальи Ивановой, о которой вспоминали бывшие подопечные, и что-то вроде раздела объявлений, где перечислялись и рекламировались новые функционалы.

— Ты не убивал Иванову? — спросила Василиса.

Я помолчал. Потом посмотрел ей в глаза:

— Убивал. Даже два раза. На второй раз — получилось.

— Молодец, — сказала Василиса и дружески хлопнула меня по плечу. Я пошатнулся. — Ох и стерва же была… ты бы знал… нет, мужику не понять, какая это была стерва. Ты завтракал?

— Да.

— Все равно пошли, чай будем пить.

3

У каждого народа есть традиции, которые внутри страны уже отклика не находят, зато прекрасно идут на экспорт. Можно даже сказать, что чем красивее и экзотичнее традиция, тем меньше у нее шансов выжить на родине (кстати, нечто подобное происходит и с людьми).

Большинство шотландцев мужского пола предпочитают носить брюки — зато редкий турист уедет из воспетой Бернсом страны вереска и ячменя без клетчатого килта. Множество французов не могут смотреть без содрогания на устриц и лягушачьи лапки, которыми давятся жадные до экзотики туристы. Даже японцы, вместо того, чтобы любоваться цветущей на склонах Фудзиямы сакурой, разучивая приемы каратэ перед обедом из суси и саке, предпочитают по-быстрому выпить пива с гамбургером за просмотром американского клипа.

Россия в этом процессе бытовой глобализации твердо стоит в лидерах. Хорошо, что вернулся квас, потеснив всевозможную «колу»; меньше стало шуточек про валенки, на самом деле незаменимые русской зимой. Даже сарафаны, картузы и косоворотки стараниями модельеров возвращаются в новом обличье.

Но вот что явно превратилось в туристический сувенир — это самовар. Он умер вместе с большими семьями, что собирались за одним столом, с совместными ужинами: неспешными, без включенного телевизора и разогретых в микроволновке полуфабрикатов. Некоторое время они еще держались в качестве украшения праздничного стола, пузатые самовары, никелированные или расписанные «под хохлому». Их доставали «на день рождения, на Новый год и на Первомай», но все-таки их доставали — и самым вкусным чаем детства был чай, который наливали из самовара.