Мино Милани - Пульсирующий камень

— Мартин, тебе не следовало приходить так рано. Я работал всю ночь, устал и собираюсь поспать, — говоря это, он пожал мне руку.

— Даже если б вы уже спали, я все равно разбудил бы вас, профессор. Дело срочное.

— Ну тогда объясни, что тебя привело сюда?

— То, что вы — великий ученый. И мой друг.

— За дружбу спасибо! Ну, так в чем дело? Чем я могу помочь? — На невозмутимом лице его была заметна усталость.

— Профессор, — спросил я, — какая разница между глазом человека и объективом фотоаппарата?

Глаза его блеснули. Он скривил губы и вместо ответа спросил:

— А что ты хочешь увидеть, Мартин? — Но так как я не ответил ему, продолжал: — Разница большая. Глаз не все видит, например, инфракрасные лучи, тепловое излучение и многое другое. Фотообъектив в некоторых условиях может дать изображение того, что для глаза недоступно, поэтому…

— Я хочу увидеть одну невидимую вещь, — прервал я профессора и показал на свои глаза. — Мне нужны два таких объектива. Можете вы дать их? Пока больше ничего не могу сказать, профессор. Пока еще рано. Извините.

Он посмотрел на меня, вздохнул, поколебался минуту, обдумывая что-то. Потом медленно и устало прошел к двери. И прежде чем выйти, попросил:

— Опусти все шторы, Мартин. Необходима полная темнота.

Он вернулся через несколько минут и положил на письменный стол небольшой кожаный чемоданчик. С улыбкой глядя на меня, он извлек из него странные массивные очки, в которых вместо линз были вставлены два окуляра от микроскопа. Он надел эти очки, с трудом закрепив их на затылке, и стал похож на какое-то зловещее гигантское насекомое.

— Как марсианин, правда? — улыбнулся профессор. — Сейчас я не вижу абсолютно ничего, но если погасишь свет… вон там, справа от тебя….

Я быстро выполнил его просьбу, и в комнате стало совершенно темно. Я замер в ожидании.

Было очень странно сознавать, что меня могут видеть в этой кромешной темноте. Сама мысль, что она больше не защищает, вызывала у меня острое ощущение беспомощности. Я пошевелился, потрогал, сам не зная почему, горло, но жест этот показался мне глупым, и я не нашел ничего лучшего, как поправить галстук. И тогда в темноте раздался добродушный смех Чимнея.

— Волнуешься, Мартин?

— Ну… Нет, профессор.

— Тогда оставь в покое галстук… И поправь лучше прическу. Волосы у тебя действительно в беспорядке.

В восторге и изумлении я пробормотал:

— Вы — великий человек, профессор!

— Согласен, однако хватит комплиментов. — Потом добавил: — Зажги свет, Мартин. Прибор основан на одном довольно простом принципе, о котором, однако, никто прежде не подумал. Я рассчитал, что… — тут он умолк, нахмурился и добавил: — Я разговорился, а тебе, наверное, некогда меня слушать, не так ли?

— Не совсем, профессор… Но мне помнится, вы хотели лечь спать.

Он улыбнулся, подошел к какому-то небольшому прибору, стоявшему на столе, заваленном инструментами, что-то потрогал, вытянул вверх короткую пластиковую трубку и спросил меня:

— Эта трубка что-нибудь излучает, как ты думаешь?

— Ничего не вижу.

— Хорошо. Теперь надень очки, а я погашу свет.

Я исполнил его просьбу. Поначалу не видел ничего, но когда Чимней щелкнул выключателем, все, что было в комнате — мебель, инструменты, книги, приборы — все внезапно вырвалось из темноты, освещенное зыбким, красноватым светом. Предметы были видны вполне отчетливо, как будто освещались мощной яркой лампой.

— Это… потрясающе! — воскликнул я.

— Посмотри на трубку, — сказал профессор, — что теперь видно?

Из трубки, точно плюмаж, поднималось вверх облако тумана. Казалось, его можно было потрогать рукой. Я спросил:

— То, что я вижу, профессор, это… тепло? Инфракрасные лучи?

— Совершенно верно, — подтвердил он. — Сними, Мартин, очки. Не знаю, смогут ли они помочь тебе, — проговорил он, включая свет, — но больше мне предложить пока нечего. К сожалению…

— Хорошо, профессор. Я буду держать вас в курсе дела. Спасибо.

Я вышел от него, неся в кожаном футляре очки. Мое сердце было преисполнено благодарности и страха. Что я увижу там, в метро? Увижу ли вообще что-нибудь? И… было ли там что-нибудь, что можно увидеть?

Я остановился у первого же телефона-автомата и позвонил Дегу.

— У меня тут одна чертовски важная штука, дорогой мой, — сказал я, — когда я ее…

— Мартин… — прервал меня Дег. Голос его звучал глухо и взволнованно. И тут же зазвонили колокольчики тревоги. Я спросил:

— Что случилось? Что-нибудь со снимками?

— Приезжайте скорее, Мартин, пожалуйста. Скорее… — повторил он. — Мне страшно.

Я бросился в машину и помчался к нему. Дважды пролетел на красный свет, обогнал кого-то на повороте, набрал целую коллекцию штрафов, зато пересек город в рекордном темпе. Дег ждал, прохаживаясь по тротуару. Завидев меня, он бросился навстречу.

— Что произошло? — с тревогой спросил я.

— Пойдемте… Эти увеличенные снимки… Волчок… — Мы вбежали в подъезд, он отпер дверь в квартиру, прошел на кухню, и, остановившись на пороге, торжественным жестом указал:

— Смотрите!

Огромные отпечатки были развешаны повсюду — на стене, на шкафах, на доске. С некоторых еще стекала вода, другие еще не совсем просохли. Дег увеличил изображение волчка действительно до предела, если не сказать больше. Картинка получилась нечеткой, размытой — она распадалась на множество черных, серых и белых точек, но благодаря этому передавала истинную сущность снятого предмета.

Я так и замер на пороге, рассматривая одну за другой все эти фотографии. Прошла минута. Две, пять минут…

Наконец, Дег проговорил:

— Видите?

Ох, еще бы я не видел! Я видел перед собой большую машину, идеальную в своей рациональной компактной конструкции. Ясно видны были широкие металлические обручи, множество отверстий, похожих на выхлопные сопла, и узкие, словно прикрытые веки, иллюминаторы. Мне показалось даже, что за мной кто-то наблюдает.

— Что это, Мартин?

— Это не волчок, — ответил я, проходя в комнату. — Это похоже на то, что мы называем… Ну да… На то, что мы называем летающими тарелками.

При этих словах меня охватил страх. Поначалу все мое существо возмутилось, прямо-таки восстало: «Этого не может быть!» — хотел было закричать я. Но в конце концов этот внутренний голос умолк. Я был вынужден отступить перед очевидностью.

Мы молча опустились на диван, не зная, что и сказать. Потом Дег поднялся, прошелся взад и вперед по комнате, пошевелил губами, словно собираясь что-то сказать, но так ничего и не произнес.