Владимир Михайлов - Один на дороге

Можно свернуть самокрутку или (как я в свое время) набить махрой дешевую трубку, прикурить от прутика или уголька и бездумно глядеть в огонь, ощущая ту полноту счастья, радость существования, которую, наверное, ощущают растения, когда после пасмурной холодной погоды вдруг появляется солнце и соки убыстряют бег. Оружие, составленное в пирамиды поодаль (металлу вредно оттаивать), потихоньку покрывается снегом, время от времени дневальный смахивает его, мечтая о минуте, когда сменят и он займет освободившееся место у огня. Агитатор читает вслух газету, ты лениво слушаешь, и тебе кажется, что все в мире должно быть в порядке, потому что здесь горит костер, портянки уже почти совсем просохли, и махорка сегодня вкусна до невозможности ...

Костер; камин, конечно, совсем не то, но в нем тоже горит огонь, а огонь - это эмоция, тогда как центральное отопление - всего лишь технология. Огонь общается с тобой, потрескивая древами, - это его слова, - и прикасается теплом к коже, будто прося внимания, а радиаторы лишь нагревают воздух, они - словно витамины в таблетках, которые, сколько их ни будь напихано в один маленький шарик, не заменят живого помидора или яблока; есть разница, общаешься ли ты с природой, с естеством - или с производными НТР.

Природа по сути своей тепла и исполнена любви, - и когда в мыслях моих возникло это слово, я приподнял руку и коснулся руки Ольги, коснулся мягко, как огонь издалека, словно один из нас был костром, а другому надо было согреться - или сгореть.

- О чем ты думал? - спросила она прозрачным, отрешенным голосом.

- Я не думал. Вспоминал. - Меня не удивило это внезапное "ты"; время его настало, как только мы переступили порог дома, где оказались вдвоем, а весь мир остался где-то в стороне.

- Больше не вспоминай, - медленно проговорила она. - Прошлое кончилось. Его больше нет. Я только что попрощалась с ним. Есть только будущее. Оно рождается в этом вот огне. Завтра. Через год. Через десять. Я вижу его ясно...

- Что же ты видишь через год?

Она глянула на меня чуть прищуренными глазами; щека ее, освещенная огнем, была тугой и розовой, блики играли на лице, и казалось, что она улыбается, но она была серьезной.

- Там все хорошо. Меня заботит не то, что будет через год, а завтра. Беспокоит ...

- Что именно? Я думал, мне только кажется, что ты вдруг загрустила ...

Я боялся, что она ответит невыразительным: "Да нет... ничего...", после которого разговор сам собой угаснет, потому что невозможно оживить его назойливыми: "Нет, все-таки... Я же вижу..." Но Ольга ответила иначе:

- Не знаю... Как будто бы и не из-за чего, но... Только, пожалуйста, не надо потом говорить о женской мнительности, подозрительности, неуравновешенности - одним словом, обо всем, что говорят в таких случаях, чтобы только не признать, что мы обладаем более точной интуицией. Мужчины, разумеется, считают себя горячими сторонниками рассудительности и логики.

- Если это обо мне, - сказал я, - то к интуиции я отношусь с великим уважением.

- Женщины очень часто интуитивно отличают правду от лжи...

- Значит, настроение тебе испортила интуиция?

- Наверное...

- Что же она тебе подсказала?

- Ты ведь серьезный человек, - сказала Ольга, - и относишься ко мне серьезно ... Только не говори: "Мы знакомы лишь пару дней", и так далее. Можно быть знакомым с человеком десятки лет и относиться к нему никак.

- Ты права, - ответил я негромко. - Да и что удивительного в том, что я отношусь к тебе серьезно? Но вот ты? Для меня очень важно знать, как относятся ко мне, как и - почему, то есть насколько это серьезно.

- Груз прожитых лет давит на тебя? - спросила она не без иронии. Комплекс неполноценности - разве это возрастная болезнь? Как я отношусь к тебе - чтобы судить об этом, ты знаешь достаточно. Я ведь здесь! Почему? Для начала - ну, хотя бы потому, что тебе со мной лучше, чем без меня. Я тебе нужна. А для нас многое начинается именно с желания, с потребности быть нужной. Только не воображай, что такое чувство было присуще лишь эпохе неравенства. Равенство - не подобие, это разные вещи, и сегодня} как и всегда, мы будем думать, чувствовать и оценивать по-своему... Надолго ли? Откуда я знаю? Ни я, ни ты и ни одна цыганка этого не предскажет. Месяц. Год. Десять лет ... Но разве прожить такой год - мало? Нет, погоди, сказала она громче, заметив, что я собираюсь заговорить, - я хочу ответить и на тот вопрос, который ты не задал, но который вертится у тебя на языке: не слишком ли я легкомысленна, не стремлюсь ли к удовольствиям, и все такое прочее. Конечно, стремлюсь, как и любой человек ... То, о ,чем ты, наверное, подумал в первую очередь, для меня не самое главное, хотя и не последнее; ради этого я не стала бы ... во всяком случае, соблюла бы приличия. Если бы все проблемы решались в наши дни так легко, как эта...

Что-то кольнуло меня при этих ее словах, и я снова попытался перебить ее - и вновь мне не было позволено.

- Знаешь, я просто почувствовала, что ты - человек, которому я нужна не только по этой причине, - ты, кстати, сам еще и не знаешь, нужна ли я тебе именно так, - я тебе нужна всерьез. А таких людей, которым ты нужна всерьез, и которые чем-то нужны тебе, пусть ты еще и не знаешь, чем, но чувствуешь, что нужны, - таких встречаешь не каждый день и не каждый год, а встретив, не думаешь, насколько прилично или неприлично подойти к ним и, используя это самое равенство, сказать: не проходите мимо, вот я, здесь! Понял?

- Не совсем, - сказал я. - Если ты так хорошо почувствовала все с самого начала, как же ты могла сбежать куда-то, чтобы только случайность помогла нам встретиться во второй раз? Сбежать из-за какой-то ложной обиды ...

Она расхохоталась, звонко и неожиданно, так что мне тоже захотелось смеяться, неизвестно чему.

- Господи! - проговорила она сквозь смех. - Мужчины, повелители мира, проницательные создания! Значит, ты действительно думаешь, что я сбежала и провела ночь где попало?

- То есть...

- Нет, это чудесно, это просто неподражаемо! И ты - прелесть. Столько времени терпел... Я-то решила, что ты сразу догадался!

- О чем?

Наверно, выглядел я в этот миг глуповато, потому что Ольга расхохоталась снова.

- Да никуда я не убегала. Была все время у Варвары. И вышла из дому, как только услышала, что ты собираешься уйти. И еще в подъезде обождала, пока не хлопнула дверь наверху...

- Ничего подобного. Варвара мне сказала...

- Потому что я ее об этом попросила. Я стояла рядом с ней, когда ты звонил.

- Знаешь, - сказал я, - это жестоко. Она стала серьезной.

- Я уже говорила тебе: пренебрежения, обиды, обмана не прощу. В таких случаях - конец раз и навсегда.

Она снова насупилась, как перед началом разговора. Я подбросил в огонь дров и подумал, что надо будет сходить еще раз.