Юрий Рытхэу - Интерконтинентальный мост

Петр-Амая невольно обернулся и взглянул на картину Хуана Миро. Разумеется, она написана мастерски, но такого удивительного впечатления, такого пленения собой не производила, как картина Аяхака. А может быть, это оттого, что мир испанского художника далек от мира Петра-Амаи?

— Если бы вам пришлось делать выбор между картинами Миро и Аяхака, какую бы вы предпочли? — неожиданно спросил Петр-Амая.

— Подлинные произведения искусства, — со снисходительной улыбкой ответил Кристофер Ноблес, — не делятся на худшие и лучшие.

— Извините…

— Однако, — продолжал старый профессор, — я бы отдал предпочтение картине Аяхака… Не знаю, сумею ли я объяснить вам почему. Дело в том, что на картине Миро видно усилие, с которым он пытался создать тайну, без чего подлинного искусства не бывает… А вот Аяхак, наоборот, как ни пытался облечь в обыденность тайну искусства, это ему не удалось. И я думаю, что его шутка с показом лунного пейзажа за порогом собственной хижины была всего лишь способом отделаться от назойливых журналистов и уберечь свое творчество от пристального внимания, ограничивавшего искусство, свободу художественного мышления.

Вернувшись в гостиницу, Петр-Амая тут же связался с хозяевами дома и картины и договорился с ними о репродукции, объяснив, для чего это нужно.

Предстояло еще несколько дней работы в библиотеке и в архиве Аляскинского университета. От гостиницы «Савой» путь был неблизкий, но по старой своей привычке ходить пешком Петр-Амая вставал пораньше и отправлялся в долгий путь по главной улице Фербенкса, через мост над рекой Танана к Университетскому холму.

Библиотечные служители встречали Петра-Амаю уже с приготовленными картонными коробками архивных материалов, папками, старинными альбомами. Петр-Амая изучил фонд братьев Ломен, в начале прошлого века занимавшихся разведением оленей на Аляске. Они были тесно связаны с Чукоткой, часто бывали на родине Петра-Амаи, и их фотографическая коллекция представляла собой собрание удивительнейших и богатейших свидетельств о давней Чукотке, ее облике, ее жителях — охотниках, оленеводах, царских чиновниках в смешных одеяниях, с украшениями на плечах, называемыми погонами, с длинными ножами в чехлах, пристегнутыми к поясному ремню. Некоторые фотографии изображали сцены меновой торговли, перевозку оленей на кораблях. В то время только начиналась эра моторных судов, и многие корабли еще были оснащены парусами. Странно смотреть на них — предшественников современного огромного парусного флота, управляемого электроникой.

Целый альбом был посвящен встрече Руаля Амундсена после завершения им сквозного плавания по Северному морскому пути. Дамы в длинных черных платьях, с цветами на шляпах и сам носатый, загоревший под холодными полярными ветрами знаменитый норвежский путешественник… В студенческие годы Петр-Амая совершил туристскую поездку в Норвегию и на окраине Осло, рядом с Морским музеем, с удивлением и восхищением рассматривал крохотное, если не сказать утлое суденышко «Йоа», на котором Амундсен проплыл Северо-Западным проходом, через лабиринт островов Канадского архипелага. Путешествие вдоль северных берегов Азии совершалось на другом корабле — «Мод», — который, к сожалению, не сохранился.

Богатства архива и библиотеки Аляскинского университета поражали. Здесь же хранились книги с автографами земляка Петра-Амаи — Евгения Таю. Они были изданы в разное время в разных городах — в Москве, в Ленинграде, Магадане, Нью-Йорке, в Париже. Несколько книг было и на чукотском языке.

Петр-Амая, увлеченный работой, не замечал времени, иногда пропуская обед. Некоторые тексты и фотографии, нужные для книги, он тут же отдавал переснимать.

Однажды служитель, подвозящий на тележке материалы, тихо сказал:

— Вас спрашивают.

Это была молоденькая девушка с черными, гладко причесанными волосами и с белым, бледным лицом.

— Мэри Гопкинс, — представилась она. — Мне передали, что вы заинтересовались картиной Аяхака «Обратная сторона Луны».

— Да. Мне хотелось бы иметь хорошую репродукцию для книги «Великий мост», — пояснил Петр-Амая, вглядываясь в лицо девушки.

— Наша семья считает для себя великой честью оказать вам такую услугу.

— Спасибо, — поблагодарил Петр-Амая.

Чтобы не мешать другим, они перешли в примыкающее к читальному залу небольшое помещение с кофейным автоматом.

Усевшись в кресло, девушка взволнованно продолжала:

— Мои родные, отец Айзек Гопкинс и бабушка Софья, хотели бы также передать вам письма Евгения Таю.

— Письма Евгения Таю?!

Петр-Амая знал, что Евгений Таю и Майкл Гопкинс переписывались почти два десятилетия. Много раз он мечтал увидеть эту переписку.

— Я думаю, что они представят интерес для вас.

— Не только для меня! — воскликнул Петр-Амая.

Еще не веря неслыханной удаче и стараясь не упустить случая, он тут же предложил:

— Давайте сразу же поедем за письмами!

Мэри улыбнулась и нерешительно ответила:

— Можно, конечно… Но мой отец хотел это сделать в торжественной обстановке и приглашает вас отобедать у нас дома сегодня вечером.

— С величайшим удовольствием! — заверил Петр-Амая.

Он уже не мог ничем другим заниматься и едва дождался вечера.

Сначала он бесцельно бродил по городу, заходил в лавки, книжные магазины. Садился в машину и бездумно ехал, пока не оказывался где-нибудь за городом, возле незнакомой речки или озера, и оттуда поспешно возвращался, опасаясь случайной задержки, которая могла бы помешать ему получить драгоценные письма.

Наконец он решил, что лучше всего дожидаться назначенного часа у себя в гостинице.

Он принял холодный душ и, чтобы занять себя, стал рассматривать материалы, полученные для книги. Поездка в Фербенкс оказалась плодотворной. А если к тому же удастся получить письма Евгения Таю, то лишь для одного этого стоило сюда приехать!

Петр-Амая посматривал на часы и торопил время.

Наконец, приблизительно в половине шестого вечера, Петр-Амая еще раз принял душ, надел чистую рубашку и спустился вниз.

В вестибюле его уже ждала Мэри Гопкинс.

— Если разрешите, я вас повезу, — предложила она.

— Но я не хотел бы вас затруднять на обратном пути.

— Мне будет приятно оказать услугу земляку Евгения Таю, друга моего деда, — с улыбкой сказала Мэри.

В дверях они почти столкнулись с парой. Петр-Амая сразу узнал Перси Мылрока, но подругу его видел впервые — белокурая, тоненькая, стройная, она походила на статуэтку, хотя ее лицо лучилось живой улыб: кой. Перси был занят разговором с ней и не заметил Петра-Амаю.