Луи Буссенар - Тайны господина Синтеза

Ввиду того, что «слоновидные крысы» были самцом и самочкой, доктор поместил их в просторную клетку и в ожидании потомства ухаживал за ними, как за родными детьми. Между тем он готовил доклады для научных обществ, внимательнейшим образом изучал характер и повадки этой странной парочки. Чудак даже отправил в Музей естественной истории сообщение об ожидаемом приплоде.

Наконец долгожданный день наступил. Семья пополнилась целым выводком хорошеньких маленьких крысят. Но, увы, трижды увы, — ни у кого из молодняка на обонятельном отростке не имелось ни малейшего намека на хобот. Вид не имел устойчивого признака — родители не смогли передать своим отпрыскам «хоботовидный аппарат»… Ну, так знаете ли вы, — обратился рассказчик к вытаращившему глаза химику, — в чем ключик к этой загадке? Доктор дорого за него заплатил, потому что весь полк не пожалел для него насмешек.

Обе «слоноподобные крысы» были просто-напросто сфабрикованы двумя мошенниками с помощью способа сколь простого, столь и остроумного. Они поместили грызунов в разные ящики, устроенные так, что один мог просунуть в отверстие в стенке только голову, а другой — хвост. У первого осторожно соскоблили перочинным ножиком кожицу на носу, другому — подрезали хвост, чтобы образовать открытую ранку. Затем наложили шов, соединяющий нос и хвост и за тридцать часов получили срастание. Всего — простая пересадка тканей.

В заключение оператор перерезал хвост номера один на желаемом расстоянии, и номер два таким образом обрел хобот. Вторую пару крыс подвергли той же процедуре. Оставалось лишь подождать, пока шрамы зарубцуются и ткани приобретут свой первоначальный вид. На это ушло еще недельки две.

— Ну, как вам мистификация, коллега? Мой папенька хранит в своем архиве письмо доктора Г., а рассказывая эту историю, смеется до слез. И есть от чего!

— От ваших слов меня в дрожь бросает!

— Стоит ли дрожать от таких пустяков, мой дорогой!

— Однако, хочу вам заметить, после желтухи вы стали гораздо остроумнее!

— Что вы хотите, тогда я пребывал в полном маразме[296] и на все смотрел через желтые очки.

— Ладно, шутки в сторону. Отныне мне станет мерещиться, что древние или аномальные[297] типы крыс, которые будут выходить из нашей лаборатории, явятся предками ваших «слоноподобных крыс».

— Вот и не ребячьтесь и не вынуждайте меня искажать истину. Я имею самые веские причины для того, чтобы не слишком усложнять работу природы, особенно в данных обстоятельствах. Прежде всего, мне претит подлог. А к высокоморальным соображениям могут добавиться и другие, более низменные, но более доказательные, опирающиеся на физическую невозможность.

— Тем не менее вы только что привели мне отличный факт мистификации. Представляю себе, как оглушительно хохотал капитан. Вероятно, он до сих пор зубы скалит, вспоминая про крыс с хоботом!

— Должно быть, вы правы. Однако соблаговолите принять во внимание, что подобное оригинальное уродство произвели на материале животных, очень высоко стоящих на лестнице развитых существ.

— И какой вы делаете вывод?

— Подобный опыт невозможен на материале организмов, появляющихся в водах нашего бассейна.

— Невозможен? Почему?

— А потому, что на простейшие одноклеточные организмы, в большинстве своем микроскопические, невозможно воздействовать посредством наших инструментов. Структура их очень проста и заключается в слипании клеток, вот почему шутник, вроде производителя «слоноподобных крыс», не сможет их модифицировать.

— Хорошо. Соглашусь с вами, что на данный момент это невозможно. Но позднее не станете ли вы импровизировать, создавая монстров, или возобновлять исчезнувшие типы, видоизменяя ныне существующие?

— Вы уж слишком всерьез воспринимаете остроумную шутку или, точнее, обыкновенное мальчишество. Я просто хотел немного позубоскалить. К тому же господин Синтез, как никто, сведущ в естественной истории, он сразу бы заметил подвох, и несладко бы пришлось мистификатору.

— Вот такое мне приятно слышать. Будь по-вашему, сочтем это шуткой. Но, кстати сказать, где мы сейчас находимся? Не знаю, каково ваше мнение, но мне кажется, что мы продвигаемся вперед достаточно медленно. Судя по тем типам, о которых вы докладываете Мэтру, предшествующая человеку серия слишком долго остается на стадии низших организмов.

— Вы заблуждаетесь, и ваши опасения напрасны. Наоборот, эволюция происходит с изумительной скоростью. Я поразился, когда обнаружил, что мы подошли уже к шестой ступени, предшествующей появлению человечества.

— Сколько всего ступеней в этой цепи совершенствования?

— Ровно двадцать две, включая человека.

— Признаться, мне не слишком хорошо известна эта цепь.

— Дайте-ка я грубо, но ясно несколькими штрихами набросаю вам генеалогическое древо. Это позволит единым взглядом окинуть всю картину последовательного изменения видов. — Зоолог лихо нарисовал на подвернувшемся листке бумаги схему. — Вот вам это символическое древо, изображенное, каюсь, в несколько варварском виде с художественной точки зрения.

— Отлично. Теперь я прекрасно вижу, куда продвинулся опыт. Мы подошли к брюхоногим[298].

— Осмотрев мою коллекцию фотографий, вы увидите, что они отличаются от предшествующих планеад следующими характеристиками…

— Извините. Разрешите одно замечание?

— Весь к вашим услугам.

— Видите ли, если я в общих чертах и знаком с теориями происхождения видов и эволюции, то совершенный профан в области естественной истории.

— Вы клевещете на себя!

— Помилуйте, какие между нами комплименты! Ну так вот, зная общую доктрину, я не знаю ее механизма или, если угодно, материальных фактов, на которых она зиждется. Прошу вас идти от частного к общему, то есть от монеры к брюхоногим, а не наоборот. В этом случае предпочтительнее анализ, а не синтез.

— Вы совершенно правы. Постараюсь быть кратким. Думаю, излишне вновь описывать монеру, вы все это знаете так же хорошо, как и я. Вот, кстати, разные типы этой клетки-матери, найденной нами вместе с bathybius hæckelii, чьи поиски едва не закончились так трагически… Это были protomyxa aurantiaca, vampyrelles, protononas и так далее. Их форма и вид постоянно изменялись.

— Совершенно верно.

— Этому типу, который мы так долго изучали, пришла на смену одноклеточная амеба. Первый феномен дифференциации, происходящий в гомогенной и бесструктурной плазме монеры[299], — формирование двух отчетливо различных клеток: одна внутренняя, прочная — ядро; другая — внешняя, более мягкая — протоплазма. А теперь обратите внимание на амебу ползающую, изрядно увеличившуюся в размере, передвигающуюся с помощью ложноножек. Особо отметьте основную ее черту — сходство ядра с яйцом животных.