Сборник Сборник - Фантастика, 1964 год

— Итак, осколок исчезнувшей, но весьма высокой цивилизации? Но почему никаких следов? Никаких, за исключением находки Флота?..

— Таинственных находок хватало и в эпоху пещер и в эру небоскребов. Находили, но… не понимали. И следы эти, может, быть, особенные, сами себя изолирующие от всего окружающего. Глубокий инстинкт самосохранения, рожденный страхом былых катастроф. Тысячелетний анабиоз! Что особенно поражало Флота? Полное безразличие “Пня”. Отрешенность, оторванность от окружающих — никаких звуков, никакого соприкосновения с другими предметами. Помните, бусы — механические или биологические зародыши “Пня” — плавали, даже не касаясь воды. А почему “Пень” менял свои формы лишь тогда, когда на него никто не смотрел? Мы в детстве более проницательны, чем в пору зрелого, но Самоуверенного всезнайства. Ребенком мне всегда казалось, что игрушки. и мебель живут своей жизнью. Надо только тихонечко подсмотреть, взглянуть через неплотно сжатые веки и обязательно увидишь, как живут вещи. Может быть, это своеобразный инстинкт, внушенный вечным и неосязаемым общением со следами другой цивилизации…

— Вы расскажете об этом на завтрашнем заседании?

— Неужели вам будет приятно, если меня сочтут чудаком? Нет, не о том хочется говорить…

— О чем же?

— О том, что видел Флот, но не понял. Вы помните, когда взбунтовался “Пень”? Полное безразличие, пока Сноутс бесцельно бродит вокруг него, и бурная реакция на весьма простое действие охотника. Именно — действие! Флот колол дрова… Элементарное человеческое действие. И все же это работа, труд! Если хотите — акт созидания дров из бревна. Уверяю вас: для человечества — это не менее важное событие, чем созидание статуи из глыбы мрамора. Вам понравится мое завтрашнее сообщение. Мы найдем с вами общий язык. Уверен, это легче, чем найти Общий язык с обитателями Альфы Эридана…

Стамп засмеялся.

Назавтра программа заключительного заседания съезда космолингвистов исчерпывалась докладом Стампа и кратким резюме председателя съезда. Нелепо высоко вознесенная кафедра подчеркивала изящность и суховатость фигуры Стампа. Черный костюм его не просто блестел, а струился, словно уважаемый докладчик только что принимал ванну, не снимая своего облачения. Впрочем, вероятно, только я один подмечал эти несколько эксцентрические черточки в облике моего знакомого. Что же касается содержания речи…

— Не сегодня-завтра нас ожидает встреча с другим Разумом, существами другой цивилизации. Я не пытаюсь предсказывать место встречи. Будет ли это Магелланово облако, Марс или пустыня Гоби (протестующий шум в зале) — это вопрос, я бы сказал, чисто технический. Но в момент такой встречи возникнет проблема связи. Связи бестелесной, но цементирующей, бесконечно разнообразной, но единой! Я говорю про связь языков и знаков. Как найдем мы генеральные смысловые точки соприкосновений? Может быть, попытаемся втолковать им наипростейшие понятия, глаголы, так сказать, потребительского смысла — есть, дышать, одеваться, пить, глотать? Увы, все они могут оказаться недействительными и непонятными для организмов с другой системой обмена веществ. Или начнем с примитива примитивов — с личных имен? Боюсь, что все эти клички — Вилфред, Карлос, Хатаяма, Ян, Платон — излишни для существ, которые замечают индивидуальные отличия каким-то девятым чувством, бесполезны для тех суровых, но возможных в принципе общественных коллективов, которые вообще не заботятся о выделении индивидуальности из суммы ему подобных. Самодовольные математики предлагают завязать непринужденный разговор с марсианами при помощи алгебраических теорем и геометрических фигур. Но я не думаю, что “пифагоровы штаны” придутся впору. всем жителям вселенной. Я беру на себя смелость предположить, что математика, как система численных абстракций, вовсе не обязательна для познания (негодующий шум в зале), Весьма вероятна другая система познания, основанная не на количественном, а на качественном абстрагировании. Так где же найти нам звено, способное соединить любые разумные существа любых населенных миров? Я утверждаю, что есть такое звено, есть такой ключ к единению братьев по Разуму. Это Труд, Созидание, Творчество! Процессы единые для всех разумных структур! Бездеятельная плесень или беспомощный сгусток протоплазмы не может мыслить. Зачем плесени разум, если она никогда не сможет превратить свою мысль в нечто осязаемое, вещественное, предметное? Разум как самоцель — несуществующая бессмыслица. Разум рождается в труде и для труда. Элементы творчества, знаки созидания, действия, труда — вот средство общения во Вселенной, звенья, соединяющие все ступени разума…

Элиот Стамп шел по залу, направляясь на свое место. Заметив меня, он остановился, наклонился и сказал шепотом:

— Моя фамилия Стамп!

После столь многозначительного, но малосодержательного заявления он удалился.

Лишь в гостинице, отдыхая, я понял его полушутливую фразу. Стамп — это по-английски “обрубок”, “пень”. “Пень” старого Флота! Я никогда больше не встречал Элиота Стампа. Кстати, в официальных списках делегатов съезда космолингвистов фамилия Стамп не значилась, и многие респектабельные делегаты возмущались, что председатель предоставил слово самозванцу. Или, что, по их мнению, и вовсе граничило со скандалом, писателю-фантасту.

Б. ЗУБКОВ, Е. МУСЛИН

СИНИЙ МЕШОК

От доков тянуло гнилью. Туман, смешанный с дымом костров на скверах, где жгли осенние опавшие листья, цеплялся за железные ребра Большого Моста, клубился в его темных каменных нишах и заставлял меня пробираться ощупью, ежеминутно скользя и оступаясь на неровных железных плитах. Поэтому я не увидел его, а как бы нащупал в тумане, когда, наверное уже в сотый раз, искал рукой ускользающие от меня мокрые, ослизлые перила. Незнакомец крепко сжимал в руках большой синий мешок, и в первый момент мне показалось, что он собирается бросить свою поклажу в реку. Но вдруг человек как-то нелепо перегнулся через перила моста, будто сломался пополам, и начал медленно переваливаться вниз, в невидимую бездну. Тогда я схватил беднягу за, плечи и крепко встряхнул. Он был тщедушен и стар, мне удалось без труда стащить его с перил и увлечь за собой подальше от черной реки и приближающегося полисмена. Синий мешок мы захватили с собой. Впрочем, иначе мы и не могли поступить — мешок был прикован к человеку! Вернее, человек прикован к мешку — таким худым, поникшим и слабым оказался спасенный мною незнакомец и таким раздутым, громоздким и упитанным — его мешок. Так или иначе, их соединяла тонкая металлическая цепь.