Джек Вэнс - Лионесс: Сад принцессы Сульдрун

Король Казмир слегка повернул голову и сделал малозаметный знак рукой, хорошо знакомый тем, кто ему служил. Старую кормилицу вывели из зала.

Ночью принцесса Сульдрун плохо спала в часовне — ее душила тревога; кроме того, попытки заснуть то и дело нарушались доносившимися из Пеньядора безумными завываниями. Сульдрун не узнала этот голос и постаралась не обращать на него внимание.

Падрайг, третий сын Эйирме, со всех ног пересек Урквиал, ворвался в Пеньядор и бросился в ноги Зерлинга: «Стойте, прекратите!

Она вам ничего не скажет, но я скажу! Я только что вернулся из Глим-вода — туда я и отнес проклятого ублюдка, там вы его и найдете!»

Зерлинг приостановил пытку распластанной перед ним обезображенной плоти и отчитался перед королем. Казмир немедленно отправил в Глимвод отряд из четырех всадников и двух кормилиц в экипаже, чтобы те привезли ребенка. Только после этого он спросил Зерлинга: «Крестьянка сама раскрыла секрет?»

«Нет, ваше величество. Она упорно молчала».

«Сообщи ей, что ты отрубишь руку и ногу ее мужу и каждому из ее сыновей, если она не признается сама. Приготовь все необходимое».

Эйирме видела затуманенными глазами, что в темницу привели ее мужа и сыновей, и следила за мрачными приготовлениями палачей. Зерлинг спокойно сказал: «Женщина, в Глимвод отправили людей — они привезут ребенка. Король настаивает, чтобы ты выполнила его приказ и сама ответила на вопрос. Если ты это не сделаешь, твой муж и твои сыновья, каждый из них, потеряют руку и ногу. Отвечай: где ребенок?»

«Говори, мама, говори! — закричал Падрайг. — Молчать бессмысленно!»

Простонав, Эйирме ответила: «Ребенок в Глимводе. Все, теперь вы довольны?»

Зерлинг отпустил домочадцев Эйирме, и те вышли на площадь Урквиала. Затем палач взял клещи, вытащил язык кормилицы у нее изо рта и раздвоил его. Раскаленным докрасна железным прутом он прижег кровоточащую рану — таков был окончательный приговор, вынесенный кормилице королем Казмиром.

Первый день в старом саду тянулся бесконечно: одно мгновение неохотно следовало за другим, и каждое приближалось робко, словно на цыпочках, чтобы затем поспешно проскочить мембрану настоящего и скрыться в сумраке прошлого.

Второй день подернулся туманной дымкой — дышалось легче, но воздух наполняло зловещее предчувствие неизбежности.

Третий день, все еще туманный, казался вялым и праздным, онемевшим, но в то же время наивным и невинным, словно готовым к возрождению. В этот день Сульдрун медленно бродила по саду, то и дело останавливаясь, чтобы прикоснуться к стволу дерева или к поверхности скалы. Склонив голову, она прошлась по любимому пляжу, но только однажды повернула голову, чтобы взглянуть на море. Затем она поднялась по тропе и присела среди развалин римской виллы.

Приближался вечер, время золотых снов наяву; вся Вселенная замкнулась между отвесными утесами.

Тихо и безмятежно опускалось солнце. Сульдрун задумчиво кивнула, словно ее сомнения разрешились, хотя по щекам ее катились слезы.

Зажглись первые звезды. Сульдрун спустилась к старому цитрусу над пляжем и здесь, в бледном свете звезд, повесилась на крепкой ветви. Луна, выглянув над утесом, озарила ее поникшую фигуру и милое печальное лицо, уже озабоченное познанием новой истины.

Глава 17

На дне глубокой подземной темницы Эйлас больше не чувствовал себя одиноким. С азартным терпением он аккуратно рассадил вдоль стены дюжину скелетов. В давно минувшие дни, когда эти персонажи завершили вольное прозябание на поверхности земли и проводили время в заточении, каждый из них выцарапал на каменной стене свое имя, иногда сопровождая его кратким лозунгом или заявлением: двенадцать имен соответствовали двенадцати скелетам. Их никто не вызволил из темницы, никто не помиловал, никто из них не сбежал — в этом, судя по всему, состояла сущность их общего обращения к новоприбывшему. Пользуясь углом ременной пряжки, Эйлас начал было выцарапывать свое имя, но в приступе раздражения прекратил это занятие. Подражать предшественникам значило признать поражение, смириться с тем, что он станет тринадцатым скелетом.

Эйлас повернулся к новым товарищам. Каждому он присвоил то или иное имя — вероятно, ошибочно. «Тем не менее, — заявил Эйлас невозмутимым собеседникам, — лучше как-то называться, чем оставаться безымянным, и если бы кто-нибудь из вас принял меня за другого, я не стал бы особенно обижаться».

Он призвал сообщников к порядку:

«Господа! Мы заседаем в совете, чтобы поделиться опытом, а затем согласовать общую стратегию. Я не предлагаю какой-либо определенный порядок выступлений или голосования; стихийная самопроизвольность меня вполне устраивает — разумеется, в рамках общепринятых приличий.

Основной темой нашего совещания является так называемый „побег“. Каждый из нас уже внимательно рассматривал этот вопрос — и, судя по всему, никого из присутствующих еще не посетило спасительное озарение. Некоторые могут возразить, что для них решение этой задачи уже не имеет практического значения; тем не менее, победа одного из нас в каком-то смысле станет нашей общей победой, не так ли? Давайте определим проблему. В предельно упрощенном виде ее можно сформулировать как поиск способа восхождения через шахту, начиная от пола подземелья до поверхности земли. Думаю, что, если бы я мог добраться до нижнего отверстия шахты, мне удалось бы выкарабкаться на поверхность, упираясь в стенки шахты руками и ногами.

С этой целью потребуется подняться примерно на два с половиной человеческих роста, что весьма затруднительно. Я не могу подпрыгнуть так высоко. У меня нет никакой лестницы. Вам, уважаемые сокамерники, хотя у вас еще достаточно крепкие кости, явно не хватает мышц и сухожилий… Не позволит ли мне удачное использование ваших костей и веревки, оставшейся на полу, как-нибудь решить эту проблему? Передо мной дюжина черепов, дюжина тазовых костей, две дюжины бедренных костей, две дюжины берцовых костей, такое же количество костей предплечья и рук, множество ребер и широкий ассортимент мелких вспомогательных деталей.

Господа, нам предстоит потрудиться на славу! Настало время распустить наше собрание. Желает ли кто-нибудь выдвинуть соответствующее предложение?»

Гортанный низкий голос произнес: «Предлагаю распустить собрание на неопределенный срок».

Эйлас уставился на вереницу сидящих скелетов. Кто это сказал? Или он услышал со стороны свой собственный голос? Помолчав некоторое время, он спросил: «Есть возражения?»