Клиффорд Саймак - Почти как люди: Город. Почти как люди. Заповедник гоблинов
— Но сегодняшняя статья Дженсена…
— Ты имеешь в виду этот бум в жилищном строительстве?
— Вот именно, — ответил я. — Все это как-то не вяжется, Дау. Статья и то, что тебе сказал этот человек.
— Может, и не вяжется. Даже наверняка. Послушай-ка, мне нужно ехать на аэродром, чтобы встретить одну важную персону, которая намерена к нам сегодня пожаловать. Это единственная возможность получить интервью для первого выпуска. Если в мое отсутствие зайдет тот парень, что звонил мне по поводу дома, ты с ним побеседуешь?
— Что за вопрос, — сказал я.
— Спасибо, — бросил Дау и удалился к своему столу.
Появился Лайтнинг, неся заказанный кофе в помятом заржавленном проволочном ящике для бумаг, который, когда им не пользовались, он держал под столом фотоотдела. И в ту же секунду поднялся невообразимый ор. Он принес одну чашку кофе со сливками — никто не хотел пить кофе со сливками. Он принес три чашки кофе с сахаром, а сладкий кофе согласились пить только двое. Он обсчитался на пирожках.
Я повернулся к машинке и снова принялся за работу.
Жизнь редакции входила в свой нормальный ритм.
Стоит отгреметь ежедневной кофейной битве между Лайтнингом и ребятами из отдела литературной правки, как уже точно знаешь, что все вошло в привычную колею, и информационный отдел набрал наконец третью скорость.
Работал я недолго.
Мне на плечи легла чья-то рука. Я поднял глаза — передо мной стоял Гэвин.
— Парк, дружище, — проворковал он.
— Нет, — твердо сказал я.
— Из всей редакции только ты один сумеешь с этим справиться, — взмолил он. — Дело касается «Франклина».
— Только не говори мне, что там пожар и миллион покупателей…
— Нет, не это, — сказал он. — Только что звонил Брюс Монтгомери. В девять он созывает пресс-конференцию.
Брюс Монтгомери был президентом правления «Франклина».
— Этим занимается Дау.
— Дау уехал на аэродром.
Я сдался. У меня не было другого выхода. Парень готов был расплакаться. А я органически не перевариваю плачущих редакторов.
— Так и быть, поеду, — сказал я. — Что там стряслось?
— Не знаю, — ответил Гэвин. — Я спросил Брюса, но он уклонился от объяснений. Должно быть, что-то важное. Последний раз они созывали пресс-конференцию пятнадцать лет назад, чтобы объявить о вступлении Брюса Монтгомери на пост президента. Тогда впервые руководство универмагом было доверено человеку со стороны. До этого все руководящие должности занимали только члены семьи.
— Договорились, — сказал я. — Беру это на себя.
Он повернулся и рысью поскакал к столу отдела городских новостей.
Я позвал рассыльного и, когда он наконец соизволил явиться, послал его в библиотеку за подборкой газетных вырезок со сведениями о «Франклине» за последние пять-шесть лет.
Я вынул вырезки из конвертов и пробежал их глазами. Они мало что прибавили к тому, что я знал раньше. Ни одного существенного факта. Тут были отчеты о показах моделей у «Франклина», о художественных выставках у «Франклина», заметки, в которых сообщалось, что служащие «Франклина» принимают активное участие в многочисленных общественных мероприятиях.
Универмаг «Франклин» был очень стар и оброс множеством традиций. Как раз год назад он отпраздновал свой столетний юбилей. Он был девизом каждой семьи почти со дня основания города. Своего рода семейным клубом, со своим уставом, соблюдавшимся с той особой бережностью, которая возможна лишь в условиях семейного клуба. Поколение за поколением вырастали под сенью «Франклина», делая там покупки чуть ли не с колыбели до могилы, а честность торговли и качество его товаров вошли в поговорку.
Мимо моего стола шла Джой Кейн.
— Привет, дорогая, — сказал я. — Чем ты сегодня занимаешься?
— Скунсами, — ответила она.
— Тебе больше к лицу норка.
Она остановилась рядом со мной. Я ощутил слабый аромат ее духов и более того — близость ее красоты.
Она протянула руку и быстрым, чисто импульсивным движением взъерошила мне волосы, но тут же вновь стала воплощенным приличием.
— Это ручные скунсы, — сказала она. — Комнатные скунсы. Последний крик моды. Они без запаха, естественно.
— Ну, еще бы, — отозвался я. А про себя подумал: «От таких милашек недолго схватить водобоязнь».
— Я ужасно разозлилась на Гэвина, когда он меня туда послал.
— Куда послал, в лес?
— Нет, на ферму, где разводят скунсов.
— Их что, прямо так и разводят, как свиней и кур?
— Конечно. Говорю тебе, что это ручные скунсы. Человек, который их разводит, утверждает, что от них получаются самые что ни на есть распрекрасные комнатные животные. Чистенькие, ласковые и страшно забавные. Его завалили заказами. Ему пишут из Нью-Йорка, Чикаго, со всех концов страны.
— У тебя, наверно, есть фотография.
— Со мной ездил Бен. Он нащелкал кучу снимков.
— А где этот дядя достает своих скунсов?
— Я же тебе сказала. Он их выращивает.
— А откуда он берет производителей?
— Покупает у охотников, которые ставят на них капканы. У деревенских мальчишек. За диких он дает хорошие деньги. Он ведь расширяет бизнес. А дикие ему нужны на развод. Скупает их в любом количестве, только подавай.
— Кстати, о деньгах, — сказал я. — Сегодня зарплата. Ты поможешь мне ее промотать?
— Разумеется. Ты разве забыл, что уже пригласил меня?
— На Пайнкрест-драйв открылся новый кабак.
— Это звучит заманчиво.
— Значит, в семь?
— Ни минутой позже. К этому времени я уже успею как следует проголодаться.
Она вернулась к своему столу, а я — к вырезкам. И еще раз убедился, что в них нет ничего существенного. Собрав вырезки, я вложил их обратно в конверты.
Я откинулся на спинку стула и принялся размышлять о скунсах, о водобоязни и о том, какими только глупостями не занимаются некоторые представители человеческого рода.
5
Человек, сидевший во главе стола рядом с Брюсом Монтгомери, был лыс, вызывающе лыс, словно он гордился своей плешивостью, лыс до такой степени, что я невольно спросил себя, росли ли у него когда-нибудь волосы вообще. По голове его ползала муха, а ему хоть бы хны. Меня судороги сводили от одного только вида этой мухи, с беспечной наглостью прогуливавшейся по голому черепу. Пока она там резвилась, я буквально собственной кожей ощущал назойливое, доводящее до бешенства покалывание ее лапок.
Но незнакомец сидел как истукан, неотрывно глядя поверх наших голов на противоположную стену конференц-зала, будто его там что-то заворожило. Нас он не удостоил взглядом. Казалось, мы для него просто не существовали. Вид у него был безучастный и несколько надменный, и сидел он совершенно неподвижно. Если б он еще и не дышал, он вполне сошел бы за манекен, который Брюс Монтгомери приволок сюда с витрины и усадил за стол.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});