Филип Дик - Скользя во тьме

— Отвезите меня к ее дому, — пробормотал Фред. — Я знаю, как туда войти.

— Я скажу ей, что ты у нее дома и что ты завязываешь. Представлюсь знакомым и скажу, что ты просил меня позвонить.

— Ништяк, — выговорил Фред. — Ага, я врубаюсь. Спасибо, корефан.

Хэнк кивнул и снова начал набирать номер — на сей раз внешний. Фреду казалось, что каждую следующую цифру он набирает все медленнее и что это будет продолжаться вечно — он закрыл глаза, думая и шепча себе под нос: «Блин, я совсем выпал».

Ага, согласился он с собой, ты выпал. Выпал, выгорел, просрался и шизанулся. Капитально шизанулся. Ему захотелось расхохотаться.

— Мы доставим тебя к ее… — начал было Хэнк, но тут же переключился на телефон: — Привет, Донна, это один кореш Боба, въезжаешь? Слушай, сеструха, он совсем плохой. Нет, я не гружу. Слушай, он…

Я врубаюсь, дружно думали в голове у Фреда два голоса, пока он слушал, как его корефан излагает Донне всю ситу-евину. И не забудь сказать, чтобы она чего-нибудь захватила, а то мне совсем хреново. Может она мне типа товар подбросить? Или хоть подкачать, как она это делала? Он протянул руку к Хэнку, но не достал — рука почему-то оказалась слишком короткой.

— Когда-нибудь и я тебя так выручу, — пообещал он Хэнку, когда тот повесил трубку.

— Хорошо. А теперь просто посиди, пока машина не подъедет. Я сейчас позвоню. — Хэнк снова позвонил и на сей раз заговорил совсем в другом тоне: — Гараж? Мне нужна немаркированная машина и сотрудник в штатском. Что у вас там под рукой?

Они, внутри шифрокостюма, смутного пятна, дружно закрыли глаза, чтобы ждать.

— Может так случиться, — сказал Хэнк, — что тебя придется доставить в больницу. Тебе совсем скверно; возможно, Джим Баррис тебя отравил. На самом деле нас интересовал Баррис, а не ты; сканирование дома с самого начала было нацелено на Барриса. Мы надеялись заманить его сюда — и нам это удалось. — Хэнк помолчал. — Вот почему я прекрасно знал, что все его кассеты и остальное барахло — фальшивка. Но Баррис завязан на что-то очень серьезное. Серьезное и зловещее. И это связано с оружием.

— А я кто? — вдруг громогласно вопросил Фред.

— Мы должны были подобраться к Джиму Баррису и пристроить его на нары.

— Бляди! — рявкнул Фред.

— Мы организовали дело таким образом, что Баррис — если его действительно так зовут — все сильнее и сильнее подозревал, что ты — тайный агент полиции, собирающийся либо его упечь, либо использовать для следующего шага наверх. В конце концов он…

Зазвонил телефон.

— Порядок, — вскоре сказал Хэнк. — Просто посиди немного, Боб, Фред, как угодно. Расслабься. Мы все-таки взяли гада, и он настоящая… как ты тут нас назвал? Знаешь, дело того стоило. Правда? Чтобы заманить Барриса в ловушку? Такую гниду — чем бы он ни занимался?

— Ага. Стоило. — Он едва мог говорить; механически скрежетал.

Они сидели вместе.

Почти на подъезде к «Новому Пути» Донна свернула с дороги, откуда видны были рассыпавшиеся внизу огни. Но у Боба Арктура уже начались боли; Донна это видела и понимала, что времени осталось совсем чуть-чуть. Она хотела еще немного с ним побыть. Она слишком долго ждала. Слезы бежали у него по щекам, его уже начинало выворачивать наизнанку.

— Посидим несколько минут, — сказала она Бобу Арктуру, ведя его через кусты и сорняки по песчаной почве, закиданной пивными банками и прочим мусором. — Я…

— У тебя гашишная трубка с собой? — сумел вымолвить он.

— Да, — ответила она. Им надо было держаться в стороне от дороги, чтобы не засекла полиция. Или по крайней мере достаточно далеко, чтобы успеть припрятать гашишную трубку, если мент все-таки к ним направится. Донна увидит, если на расстоянии по-тихому остановится полицейская машина с выключенными фарами и если к ним направится мент. Времени будет достаточно.

На это времени хватит, подумала она. Хватит времени, чтобы защититься от представителей закона. Но для Боба Арктура времени больше нет. Его время — по крайней мере измеряемое по человеческим стандартам — уже истекло. Теперь он перешел в другой вид времени. Вроде того времени, подумала Донна, какое есть у крысы — чтобы невесть зачем бегать взад-вперед. Бесцельно двигаться — туда-сюда, взад-вперед. Впрочем, он хотя бы еще может видеть огни — там, внизу. Хотя для него они, наверное, ничего не значат.

Наконец нашлось укромное местечко. Донна достала завернутый в фольгу кусок гашиша и закурила гашишную трубку. Тяжело осевший рядом Боб Арктур, казалось, ничего не замечал. Он весь испачкался, но она знала, что тут он ничего поделать не в силах. Скорее всего, он даже об этом не догадывался. Все такие, подумала Донна, когда переламываются.

— Вот. — Она нагнулась к нему, чтобы подкачать. Но он и ее не заметил. Сидел, скорчившись, терпя судороги в животе, блевал и пачкался, трясся. Безумные стоны складывались в какую-то жуткую песнь.

Туг Донна вспомнила одного своего знакомого, который видел Бога. С ним тогда было примерно так же — он стонал и плакал. Правда не пачкался. Тот парень увидел Бога в обратной прокрутке после кислотного вояжа; он тогда экспериментировал с мощными дозами растворимых в воде витаминов. Ортомолекулярная формула которая предположительно должна была поддержать и усилить работу мозга резко ускорила его и синхронизировала. В результате парень вместо того, чтобы просто немного лучше соображать, увидел Бога. Вот уж было удивление.

— Думаю, — сказала Донна, — мы никогда не знаем, что нам уготовано.

Боб Арктур застонал и ничего не ответил.

— Ты знал одного чудака по имени Тони Амстердам?

Ответа не было.

Донна сделала затяжку и стала созерцать рассыпавшиеся внизу огни; она нюхала воздух и прислушивалась.

— После того как он увидел Бога ему стало по-настоящему хорошо, и было хорошо около года. А потом стало совсем плохо. Еще хуже, чем раньше. Потому что в один прекрасный день до него дошло, что больше он Бога не увидит. Ему предстояло прожить всю оставшуюся жизнь — десятилетия, может, лет пятьдесят — и больше не увидеть ничего, кроме того, что он все время вокруг видел. Того, что мы все видим. Ему стало еще хреновей, чем если бы он вовсе Бога не видел. Он рассказывал, что в один прекрасный день он просто взбесился — шизанул, начал проклинать все на свете и крушить у себя в квартире все подряд. Даже свой стереомагнитофон расколотил. Он понял, что дальше ему придется жить точно так же — ничего не видя. Без всякой цели. Быть просто комком плоти — скрипеть себе дальше, пить, жрать, гадить, спать, работать.

— Как и всем нам. — Это было первое, что сумел произнести Боб Арктур; каждое слово будто с трудом отрыгивалось.