Дмитрий Бондарь - Чужая мечта

Я добрался до чердака, сопротивление террористов было сломлено, и я видел в окно как их главный — бородатый, увешанный кинжалами боевик, спешно влезает в УАЗ «скорой помощи», и, не закрывая дверь, уносится прочь с территории больницы.

Чердак встретил меня, обессилено бредущего под его покатыми сводами, неестественным спокойствием. Ничего, кроме стоящей в центре одинокой кровати на колесиках, на которой что-то лежало! Я подошел ближе и откинул серую застиранную простыню. Под нею в позе эмбриона лежал Борис Зайцев! Он открыл свои глаза, и прошамкал беззубым ртом: «Ты дошел! Я знал, что ты придешь, чтобы сменить меня!» Я оглянулся вокруг и увидел, как на окна и двери грохоча опускаются стальные решетки, и всюду из воздуха появляются такие же кровати с колесами, на которых лежат и стонут прикрытые простынями люди. Зайцев сел и дьволически расхохотавшись, сказал: «Здесь, на самом верху, остаются только самые больные и опасные для окружающих психи! И все эти безумцы пришли сюда сами! Спасать заложников с помощью водяных пистолетов!»

И тогда я заорал что было сил, упал на пол, забившись в приступе, и выскочившие из стен санитары стали связывать меня детонационными шнурами и обливать холодной водой, отчего сделалось больно всему телу, а рука и бок загорелись!

Как будто от какого-то толчка я проснулся, мокрый от пота, в полной темноте. Рука и в самом деле неприятно ныла — действие обезболивающего закончилось. Я сел.

Петрович, кемаривший на крутящемся стуле, услышав моё шевеление, зажег фонарь, отвел его чуть в сторону, чтобы не слепить меня, и, прикрывая глаза рукой, обеспокоенно встал. Увидев, что я уже сижу на столе, и вроде как чувствую себя значительно лучше, улыбнулся:

— Как оно, Макс?

— Почти.

— Ну и славно! А что с лицом?

— Кошмар приснился, странный. А где Белыч? — оглядевшись вокруг, я заметил отсутствие проводника.

— За аккумуляторами пошёл. Уже бы и вернуться пора. Если у тебя все нормально, я пожалуй, схожу, посмотрю, где он там застрял, ага?

Он не успел собраться, как в дверь требовательно постучали.

— Кто там? — Расовывая пистолеты по петлям, спросил Корень. Более идиотского вопроса в нашей ситуации придумать было нельзя. Кто еще может стучать в подземелье, отрезанном от внешнего мира? Наверное, мутанты на огонек — в гости — заглянули!

— Открывай скорее, брат! — голос Белыча был не на шутку взволнован. — Там опять зомби бродят!

— Иду, — Петрович откинул задвижку и в помещение ввалился наш проводник.

Закрыв за ним дверь, Корень вернулся на свое место.

— Принес?

— Да, всё забрал, всё заряжено под горлышко! Уже назад возвращался, смотрю — возле пожарного выхода пара мертвяков крутится! Я бегом, вроде не видели. Не стал стрелять, чтоб хозяина не злить.

— Это ты правильно сделал, — одобрил Петрович.

Я уже давно заметил, что люди, бывшие на Большой земле круче самых крученых поросячьих хвостиков, попав в Зону, сначала теряются, потом, если выживают, понемногу приходя в себя, начинают с преувеличенным вниманием относиться ко всем мелочам, в которых ровным счетом ничего не понимают. У Петровича, похоже, наступил именно этот период.

— Посмотрим, — неуверенно произнес Белыч и выложил на стол рядом со мной свою добычу.

После того как мы убедились в полной зарядке аккумуляторов, опробовали новые фонари, оказавшиеся гораздо сильнее наших, Петрович предложил заняться прокладкой маршрута. Мы разложили на столе чертежи и стали искать оптимальный путь.

До шестого этажа, судя по нанесенным на ватман меткам, располагались административно-хозяйственные и вспомогательные службы — вроде вычислительного центра, технического этажа, компактной мастерской, бухгалтерия, и прочие околонаучные работники. Начиная с шестого — шли лаборатории. Названия их нам ни о чем не говорили — как правило, короткий цифробуквенный код. С трех сторон от основного строения располагались шахты грузовых лифтов: два под двухтонные механизмы и один — под пятитонный. Запустить их мы не надеялись и даже не стали обсуждать такую возможность. На всякий случай я проверил соответствие наших электронных планов из ПДА с теми бумагами, что сейчас лежали перед нами. Тождество было стопроцентным. Если раньше и оставались какие-то сомнения, что мы могли забрести не в ту сторону, то теперь стало понятно, что мы вышли на верный путь!

Наша, казалось бы, прямая дорожка — в виде пожарной лестницы, обрывалась на этом самом шестом подземном уровне, по неведомой прихоти проектировщиков проходила через два этажа с другой стороны сооружения, и затем начинала петлять как заправский алкоголик, выскакивая из этажей то справа, то слева от основной шахты лаборатории.

Белыч предложил использовать оставшуюся у нас веревку для спуска от шестого до двенадцатого яруса, но на боковом разрезе строения мы обнаружили, что в тех местах, где лестница отсутствовала, никто не удосужился прорубить удобные для спуска колодцы.

Петрович выслушал все наши фантазии и вынес очередное командирское решение:

— Пойдем по пути наименьшего сопротивления — там, где открывается. А сейчас предлагаю плотненько перекусить, Максу прописываю сто граммов коньяка. Поспим и в дорогу. Число сегодня какое?

Белыч достал свой коммуникатор, сверился с его показаниями и, не веря себе, ответил:

— Первое июля. Шесть часов утра. Сбился что ли? Нет, вроде. Мы здесь уже почти трое суток. А кажется, будто только вчера спустились.

Я проверил свой ПДА. Он тоже показывал первое июля, шесть часов, девять минут.

— Я думал сейчас вечер, — Петрович вытряхнул на стол какие-то консервы из той партии, что им удалось найти на втором ярусе. — Белыч, плесни Максу коньяка немного. Для восстановления, ага?

— Блин, я тоже хочу восстановиться, — Белыч нехотя откупорил бутылку и налил на дно кружки жидкости на два пальца.

— Что за человек! — восхитился Корень. — Тебя почему Белычем назвали? Тебе больше Исаакович подходит.

— А-а, — сталкер протянул мне кружку, — это из юности. Я тогда выпить любил.

— Да ты и сейчас в этом деле совсем не дурак, — усмехнулся Корень. — А Белыч-то почему?

— Анекдот такой есть про обкурившуюся ворону, которая не дала медведю курнуть и аргументировала отказ фразой: «А тебе, Белка, хватит!», — Белыч мечтательно улыбался, видимо, вспоминая молодые годы, — Вот и мне друзья так часто говорили. А потом прилипло — «Белка, Белка». А когда постарше стал — переделалось в «Белыч». Вот так как-то.

— Занятно, — Корень вскрыл поочередно три банки и уселся. — Я уж подумал, когда ты про выпивку заговорил, что про белую горячку история будет.