Евгений Прошкин - Слой

— В этой области мы с вами на равных, — лукаво заметил Нуркин.

— Хорошо. Что мы имеем? Десятки тысяч человек... да, уже десятки тысяч! Итак, все эти люди постепенно начинают осознавать в себе две разных личности. Появляются новые биографии — подробные, полноценные и, как правило, в той или иной степени вытесняющие память о настоящей жизни. Было бы этих людей не так много — и разговора нет. А так... Массовость! Вот камень преткновения. Болезнь? Возбудитель не найден. Остается предположить... — Крючковский замялся и исподлобья глянул на Нуркина.

— Я готов, профессор. Шокируйте.

— Вторая личность, развивающаяся в паци... э-э, в людях, не менее реальна, чем первая, если можно так выразиться — исконная. Иными словами, все эти «пришельцы» до поры где-то жили. Где и как? Тут я бессилен. Предлагайте любое: Марс, альфа Центавра, Большая Медведица — не промахнетесь.

— Николай Николаевич, наши пришельцы говорят по-русски и никаких Медведиц не помнят. Они с Земли.

— И опять вы правы. Тогда что? Другое измерение? Такой же бред.

— Истории пришельцев действительно подробны, но не всегда совпадают, — задумчиво проронил Нуркин.

— Значит, несколько измерений, — легко согласился Крючковский.

— Еще задачка: в прежней жизни все эти люди погибли.

— Тогда реинкарнация. Валите до кучи, уже не страшно.

— Не хотелось бы вас расстраивать, но такое можно услышать от любого мальчишки, особенно если он увлекается фантастикой. Я догадываюсь, что некоторые пытливые умы этой темой занимаются, и вы, как руководитель профильного института, должны быть в курсе.

— Есть такие, но уровень их любительский. Профессионалы даже не берутся, знают, что не по зубам.

Крючковский залпом махнул остывший кофе, и Нуркин учтиво подлил ему из чайника.

— Про любителей, — напомнил он.

— Зачем вам собирать всякую околесицу? Ну, уж коли язык мне развязали... Ох, дипломат!.. Найдете вы его или нет — ваши трудности. Борис Черных. Самородок, а возможно, гениальный мистификатор. Либо то и другое вместе. Лично я с ним незнаком, но, по свидетельствам сотрудников... сотрудниц преимущественно, — выразительно уточнил он, — человек неординарный. «Трансформация сознания» — это его перл. Он много чего наизобретал. Для него психология — что детский конструктор: как на душу легло, так и слепил. Его теория крайне противоречива. Зато он первым обратил внимание на массовость... как бы ее... ну видите, у нас даже и термина нет.

— Борис Черных... — повторил Нуркин. — Так, и что это за теория?

— Ой, я не вникал. Что-то из той же области, из фантастической. Многослойность пространства, отражения какие-то... Якобы существует бесконечное число похожих миров, населенных одними и теми же людьми... Бред, конечно. Якобы при определенном, э-э... усилии, что ли... можно по этим мирам передвигаться... Собственно, это находится далеко за рамками моей науки, да и за рамками науки вообще. Если интересуетесь подобным мифотворчеством, найдите Черных и сами обо всем расспросите. Если еще найдете.

— А что такое?

— Представьте, сгинул. Он мне тоже нужен. Для другого, для другого, — быстро оговорился Крючковский. — Дал задание разыскать, вот, девочки названивают. Дома нет, у знакомых не объявлялся. Наверно, уехал куда-то. Импульсивная натура, что с него взять?

— Телефончик бы...

— А, это у секретарши возьмите.

— Вы не знаете, вел ли он какие-нибудь записи?,

— Как ни странно, знаю. Обещал принести свои выкладки одному из начальников отдела. А в последний день до назначенной встречи пропал.

— Спасибо вам, Николай Николаевич. Когда я стану президентом, я вас не забуду. И вас, и ваш институт.

Нуркин поднялся и проверил, хорошо ли закрыл замочки кейса.

— С семью процентами и президентом? А я вас принял за человека здравомыслящего.

— Какие семь процентов?

— Ну, восемь. Больше вы не получите. И то — на первых выборах. На следующих провалитесь. Учтите, Владислав, маргинальный избиратель непостоянен.

— Мне не надо восемь процентов, профессор, — медленно отчеканил Нуркин. — Я заберу все сто.

— Как знаете, — грустно ответил Крючковский. — Сто так сто. Когда мир окончательно рехнется... Ах, вы на это и рассчитываете? Все равно зря. Я, например, за вас голосовать не пойду. Уж извините.

— Никаких выборов не будет, это раз. И два: моей победы вы, к сожалению, не увидите. Уж простите.

— Почему? — опешил профессор.

— Потому, — просто ответил Нуркин. — Пить много кофе — вредно.

— Да я не...

Крючковский внезапно схватился за сердце и зашарил ладонью в поисках подлокотника. Нащупав кресло, он попытался в него опуститься, но потерял равновесие и рухнул на пол. Дернув ногами, он коротко захрипел и утих. У него изо рта вывалился сгусток белой пены и, упав на вытертый коврик, превратился в сырое пятно.

— Врача! — крикнул Нуркин.

В кабинет вбежала секретарша, за ней еще несколько женщин — все начали рассыпать таблетки, таскать воду и размахивать над головой Крючковского какими-то папками. Нуркин с минуту посмотрел на эту бесполезную суету и, поймав секретаршу у ее стола, попросил телефон Бориса Черных.

— Подождать не можете?! — гневно воскликнула она.

— Это профессор ваш подождет, а у меня еще есть дела.

Оказавшись на улице, он сел в темно-синее «Вольво», по словам Немаляева — заговоренное от снайперов, прослушки и прочих напастей. «Линкольн», дарованный Широкову в качестве выходного пособия, ему нравился больше, но требования безопасности диктовали свое.

— Зажигалка есть? — спросил он у водителя.

— Прикуриватель, Владислав Борисович.

— Я сказал: зажигалка, — стальным голосом произнес Нуркин.

Особых претензий у него к шоферу не было, но кадры следовало держать в узде.

Малый не обижался. С тех пор как он уволился из гаража при Министерстве здравоохранения, его зарплата взлетала все выше и выше, и босс обещал прибавить еще. Босса он боготворил.

Он протянул Нуркину зажигалку, но тот, вместо того чтобы ее взять, вручил шоферу маленький прозрачный пакетик с надорванным краем. Пакетик был пуст, но в углах еще оставались крупицы розоватого порошка.

— Сожги, — приказал Нуркин.

Полиэтилен обещал закоптить весь салон, но возражать водитель не решился.

Удостоверившись, что пакет сгорел полностью, Нуркин поднял массивную трубку спутникового телефона и набрал кодовый двенадцатизначный номер.

— Сашок, привет. Я у него был... Да... Сам справился... Хватит дребезжать! Замяли. Я сейчас еду к себе, ты бы подскочил... А ты постарайся... Да, есть ради чего... Давай... И коньячку выпьем.

Водитель догадывался, кому звонил Нуркин. То, что босс называл вора в законе Сашком и говорил ему «подскочи», приближало его к высшей касте Посвященных. Вместе с начальством поднимался и он, «вечный путник, воин дороги», как выразился однажды босс. Быть воином водителю нравилось.