Александр Токунов - Чистилище. Дар учителей

Погрузились в БМП. Бегемот сразу понял, что нормально сидеть в костюме ему не придётся. Везде всё жало и давило. Ордена и медали врезались в тело даже через ткань кителя. «Вот я был дурак! Совсем забыл, что надо будет надевать эту хламиду», – думал Бегемот, устраиваясь на скамье. Сидевший прямо напротив Соболев раздражал больше обычного.

БМП остановились перед постом, а затем медленно выехали из ворот территории ЦКБ, повернув на Рублёвское шоссе. О маршруте тоже долго спорили. Соболев предлагал ехать по МКАДу. Но так было дальше, чем по Рублёвке, а потом по Аминьевскому шоссе, поэтому, несмотря на возражения Соболева о том, что придётся ехать мимо двух станций метро, причем «Кунцевская» находится прямо на пути следования, выбрали более короткую дорогу.

Только отъехали, как Элькин приказал наладить связь с Раменками и сообщить им о скором прибытии. На возражения Соболева о необходимости соблюдения режима радиомолчания он махнул рукой:

– Дорога свободная! Через полчаса будем на месте.

Дорога действительна была свободной от машин. БМП быстро ехали вперёд. Бегемот старался сесть так, чтобы наблюдать за дорогой, но у него ничего не получалось.

– Раменки, я Второй! – стал кричать в рацию начальник охраны, щелкая тумблером и настраивая частоту. – Раменки, ответьте Второму! Мы на съезде с Рублёвского шоссе. Будем минут через тридцать. Как слышите меня, Раменки…

Из рации раздался какой-то шум и невнятный голос.

– Что, что они сказали? – спросил Элькин.

– Плохо было слышно, но что-то типа «Ждём», – ответил начальник охраны.

Вдруг из первого БМП раздались выстрелы. Он остановился. На дорогу высыпали бойцы охраны и стали занимать оборонительную позицию. Второй БМП стал останавливаться.

– …твою мать! – закричал Соболев. – Гони!

Но водитель уже затормозил и встал за первым БМП. Бойцы полезли на броню, несмотря на окрики Соболева. Снаружи уже без перерыва грохотали автоматные очереди.

– Они бегут огромной толпой! – закричал кто-то в рацию. – Их очень много!

– Все в БМП, надо попытаться уйти! – гаркнул Соболев.

– Занять оборону! – послышалась противоположная команда начальника охраны.

Соболев махнул рукой, но проорал в рацию:

– Стрелять в голову! Только в голову!

– Мама! – донеслось со стороны первой БМП. – Их пули не берут!..

– Стрелять в голову! – вновь закричал Соболев, поднялся на ноги и высунулся из люка, сжимая автомат Калашникова.

Элькин вдруг выгнулся, его затрясло, и он упал головой вниз. Аликберов смотрел на него расширившимися глазами.

– Он заразился! – Аликберов вскочил и попытался вытолкнуть Соболева из люка, хватая его за ноги. Но тоже выгнулся и кулём повалился под ноги Соболеву. Тот продолжал стрелять из автомата в кого-то снаружи. Бегемот расширившимися глазами посмотрел вначале на Элькина, потом на Аликберова и почувствовал, как железная рука сжала его сердце. Он, сопротивляясь, вытащил «макарова» из кармана, и почти теряя сознание, выстрелил в живот Соболеву.

«Все! Как…» – Бегемот завалился на бок, рука разжалась, выронив «макаров» на пол.

Спасение

Ольга проснулась рано. Впрочем, «рано» на минус пятом этаже было категорией относительной. Здесь, под землёй, они определяли время только по часам. Игорь Эдуардович – Гарик, как называл его Валентин Александрович, или Пат, как за глаза называла его Людмила Ивановна, – добросовестно в конце каждых суток делал отметку на календаре в кабинете Валентина Александровича. Если бы не эта педантичность уже немолодого учёного-химика, то счёт времени они утратили бы уже в первые сутки пребывания в лаборатории. По отметкам Игоря Эдуардовича выходило, что подошла к концу уже четвёртая неделя их пребывания в лаборатории.

Лаборатория оказалась действительно автономной. Кроме холла, кабинета с аппаратурой и кабинета Валентина Александровича, в ней была кухня-столовая, спальня на пять человек, кладовая и огромная ванная комната с джакузи. Правда, последней никто не пользовался, предпочитая раз в трое-четверо суток мыться ради экономии воды в душе. Исключение делалось только для Володьки, которому разрешалось ополаскиваться каждый день.

Ресурсы и продукты питания были на исходе. По подсчётам хозяйственной Людмилы Ивановны, продуктов питания при разумной экономии должно было хватить ещё недели на полторы, а при жёсткой экономии – на две – две с половиной. Насколько хватит заряда аккумуляторов, не мог сказать никто. Ольга подозревала, что система аккумуляторов соединена с генераторами. Но как и за счёт чего производилось переключение с аккумулятора на генератор, она понять не могла. В любом случае электроэнергию необходимо было беречь, поэтому электричество давно использовалось в режиме жёсткой экономии, большинство ламп, кроме нескольких, не включалось. Большой холодильник на кухне, в первые дни полностью забитый продуктами, был отключён.

Ольга удивлялась, зачем и кому понадобилось создавать такую лабораторию. Не знал этого и Валентин Александрович. Но, в конечном итоге, сейчас это было неважно, именно автономность лаборатории им, шестерым взрослым и маленькому Володьке, спасла жизни.

Первые дни Ольга пребывала в панике, слёзы часто капали из глаз, она не знала, что будет с ней и сыном, что случилось с мужем. Но твёрдая диктатура Кости, который в первые же часы расставил все точки над «i», разъяснив им возможные варианты развития событий и пресёкший все попытки выйти наружу, а также беззащитность сына заставили Ольгу подавить в себе все душевные волнения и переживания.

С Людмилой Ивановной пару раз в первую неделю случилась истерика. Но неунывающий оптимизм Паташонка – Игоря Васильевича, его трогательная забота о Людмиле Ивановне купировали в корне все проявления истерик.

Игорь Васильевич, врач-травматолог, оказался душой компании, по вечерам он рассказывал разные байки из своей богатой на события жизни, шутил, пел Володьке песни разных народов. Он был неистощимый энтузиаст, постоянно что-то придумывал и пытался всех растормошить и занять.

Ольга повернулась на бок. Сразу же на её кровать мягко прыгнула кошка Анфиска. Ольга погладила ее. Кошка еле слышно замурчала. Она умела мурчать показательно громко, голосом, и так вот тихо, внутренне. Громко Анфиска мурчала по вечерам, когда все собирались в холле, который служил жильем для Кости. А по утрам она тихим муром приветствовала каждого, располагаясь на коленях или груди или просто ласкаясь о ноги.

Кошка обнаружилась на вторые сутки нахождения их в лаборатории. На неё наткнулся в туалете Валентин Александрович. Белая кошка сидела в унитазе, не обращая внимания на доктора. Потом она грациозно поскребла лапкой об ободок унитаза, спрыгнула на пол, посмотрела на него, мяукнула и стала вылизывать лапы.