Смена - Хью Хауи
– Вик хотел попробовать для Восемнадцатого еще одну перезагрузку. Я никогда не видел в этом смысла. Но, возможно, он был прав. Наверное, мы дадим им шанс.
– А что делается при перезагрузке?
– Сам знаешь, что делается. – Турман повернулся к нему. – То же, что мы проделали с миром, только в малом масштабе. Уменьшить население, стереть компьютеры, очистить у людей память, попробовать все сначала. С этим укрытием мы такое уже проделывали несколько раз. Но в этом есть и риск. Нельзя нанести травму, не создав хаоса. В какой-то момент легче и безопаснее просто выдернуть пробку.
– И прикончить их, – завершил его мысль Дональд.
Он понял, против чего выступал Виктор, что хотел предотвратить. Жаль, что он уже не сможет с ним поговорить. Анна сказала, что Виктор часто его упоминал. И, по словам Эрскина, он сказал, что хотел бы, чтобы здесь руководили люди наподобие Дональда.
На верхнем этаже двери лифта открылись. Дональд вышел и немедленно почувствовал, насколько странно ему ходить среди работников очередной смены, быть с ними и одновременно вдалеке от повседневной жизни Первого укрытия.
Он заметил, что никто не смотрит на Турмана с почтением. Он не служил руководителем этой смены, и никто не знал его в этой роли прежде. Они сейчас были просто двумя работниками, один в белом и один в бежевом комбинезоне, пришедшими за едой, а заодно и посмотреть на мир снаружи.
Дональд взял поднос с едой и вновь отметил, что большинство обедающих сидят лицом к экрану. Лишь двое расположились к нему спиной. Он пошел следом за Турманом к лифту, хотя ему очень хотелось поговорить с этими людьми, спросить, что они помнят, чего боятся. И сказать, что в их страхе нет ничего плохого.
– Зачем нужны экраны в других укрытиях? – негромко спросил он Турмана. Он видел мало смысла в тех особенностях других укрытий, которые проектировал не он – Зачем показывать им, что мы сделали?
– Чтобы они оставались внутри. – Удерживая поднос, Турман нажал кнопку вызова скоростного лифта. – Мы показываем им не то, что мы сделали. Мы показываем то, что снаружи. Экраны и несколько запретов – это все, что их сдерживает. Есть у людей такая болезнь, Донни, неудержимое стремление двигаться вперед, пока мы во что-то не упираемся. И тогда мы пробиваем туннель сквозь это препятствие, или переплываем океан, или перебираемся через горы…
Подъехал лифт. Человек в красном комбинезоне реакторщика, извинившись, покинул кабину и прошел между ними. Они шагнули внутрь, Турман нашарил в кармане пропуск.
– Страх, – сказал он. – Даже страха смерти едва хватает, чтобы одолеть это стремление. И если мы не покажем, что ждет их снаружи, они выйдут сами, чтобы посмотреть. Человечество так поступало всегда.
Дональд задумался над его словами, над своим стремлением вырваться из объятий давящего со всех сторон бетона, даже если оно означало смерть. Медленное удушение внутри было еще хуже.
– Я предпочел бы перезагрузку, чем уничтожение целого укрытия, – сказал Дональд, глядя на мелькающие номера этажей.
Он не стал упоминать, что читал про живущих там людей. Перезагрузка будет означать мир, полный потерь и боли, но в нем останется и шанс на дальнейшую жизнь. Альтернативой была смерть для всех.
– Мне самому все меньше хочется с ними покончить, – признался Турман. – Когда Вик был с нами, я возражал лишь против того, чтобы зря тратить время на другое укрытие вроде этого. Теперь же, когда его не стало, я поймал себя на том, что симпатизирую этим людям. Ну, вроде как уважаю его последнюю волю. И это опасная ловушка, в которую не следует попадать.
Лифт остановился на двадцатом. Вошли двое работников, они сразу прекратили разговор между собой и всю поездку молчали. Дональд подумал, что процесс очистки укрытия лишь дает им возможность наблюдать, как насилие повторяется. Великие войны прошлого тоже были такими. Он вспомнил две войны в Иране. Новое поколение быстро обо всем забывало, и сыновья отправлялись в битвы, в которых уже прежде сражались их отцы.
Работники вышли на этаже с комнатой отдыха и спортзалом, возобновив разговор, едва двери лифта закрылись. Дональд помнил, как ему нравилось изнурять себя, поднимая тяжести в спортзале. Сейчас, почти лишившись аппетита, он лишь худел. Не имело смысла качать мускулы, потому что нечему было сопротивляться.
– Поэтому я иногда и гадаю, уж не потому ли он покончил с собой, – проговорил Турман. Лифт опускался к пятьдесят четвертому этажу. – Вик рассчитал все. Каждая мелочь имела смысл. Быть может, его способом выиграть наш спор стало обеспечить за собой последнее слово. – Турман взглянул на Дональда. – Черт, как раз это в конечном итоге и мотивировало меня разбудить тебя.
Дональд не стал говорить, насколько дико прозвучали эти слова. Он подумал, что Турману просто требуется какой-то способ придать смысл немыслимому. Конечно, на то, как смерть Виктора завершила этот спор, можно взглянуть и иначе. Дональд уже не впервые задумывался, что это вовсе не было самоубийством. Но он не видел, куда могут завести его такие сомнения, кроме как накликать на него проблемы.
Они вышли на пятьдесят четвертом и понесли еду через склад, по проходам между штабелями. Когда они шагали мимо беспилотников, Дональд подумал о сестре, тоже спящей. Приятно было знать, где она, что она в безопасности. Небольшое, но утешение.
Они поели за столом в штабной комнате. Дональд возил свою еду по тарелке, а Турман и Анна разговаривали. Оба отчета лежали перед ним – просто клочки бумаги. Никакой тайны в них нет. Он искал непонятно что, предположив, что намек скрыт в словах, но пометки Виктора относились к самому существованию Дональда. Он сидел у себя в офисе напротив Дональда и наблюдал, как тот реагирует на то, что содержалось в воде или в таблетках. И теперь, когда Дональд смотрел на его пометки, он видел только листок бумаги, заляпанный кровью.
«Забудь про кровь», – приказал он себе. Кровь не была отгадкой. Она появилась потом. В тексте имелся широкий просвет, также запятнанный кровью. Дональд изучал бессмысленное. Искал то, чего нет. С таким же успехом он мог смотреть в пустоту.
В пустоту… Дональд положил вилку и схватил второй отчет. Перестав обращать внимание на большие пятна крови, он увидел просвет в тексте, где ничего не было написано. Вот на чем ему следовало сосредоточиться. Не на том, что имелось, а на том, чего не было.
Он взглянул на другой отчет – на место, соответствующее тому просвету. Когда он нашел нужные строки, возбуждение спало.
