Владимир Малов - На солнце ни облачка

Наскоро позавтракав, Веня проделал процедуру, в последнее время ставшую уже ритуалом. Сначала он вывел свою «девятку» из ракушки под окном, изрядно маневрируя, чтобы не стукнуться с мешавшим ему «москвичом» соседа Алексея Васильевича.

Потом доехал до многоэтажного паркинга и оставил отечественную машину в ближайшем дворе. Из паркинга он выехал уже на «Рено Меган II» и помчался в сторону Октябрьского поля.

Очень скоро началась обычная суета, и Веня почти сразу же увлекся, потому что свою работу он любил — опять-таки, что бы ни происходило помимо нее.

Но довольно быстро производственный процесс стал прерываться общением с Инструкцией и генералом-инспектором.

Первым часов в одиннадцать из часов объявился Инструкция. Вид у него был усталым и смущенным, а джинсы и спортивный пиджак заметно помятыми. Маленький человечек по своему обыкновению уселся на принтер, поболтал в воздухе ногами и, отводя глаза, произнес:

— Что-то я вчера, по-моему, увлекся.

В этот момент он опять удивительно походил на соседа Алексея Васильевича в его не самые лучшие минуты. Смущенно почесав нос и глядя куда-то в сторону, Инструкция произнес именно ту фразу, которую Веня ждал, потому что именно ее в схожих ситуациях слышал от маленького человечка не раз:

— Я тебя вчера ничем не обидел?

— Да нет, все нормально, — отозвался Веня.

— Вот каждый раз даю себе слово, что буду вовремя останавливаться, — сокрушенно молвил Инструкция, — и каждый раз ничего не выходит.

Маленький человечек вздохнул.

— Да и время, наверное, берет свое. Вот прежде, бывало, когда я, например, с Александром Петровичем Сумароковым… Он мне обязательно начинал свою трагедию «Синав и Трувор» читать наизусть. Но ни разу так и не смог дочитать до конца. А я тогда, в восемнадцатом веке, вполне мог бы дослушать, но приходилось продолжать застолье уже без Александра Петровича, потому что он уже не способен был ни читать, ни пить. Эх…

Инструкция сокрушенно махнул рукой.

— Что-то я расчувствовался. И грусть не проходит. Вчера прошла, но ненадолго. Ладно, не забыл, что нам вечером надо ехать в пирамиду?

Может ли быть грусть у сгустка энергии, промелькнула у Вени мысль. А почему бы и нет, если его создали супергениальные ученые жишшины.

Маленький человечек еще не успел исчезнуть, как из сумки, где лежал Венин кошелек, появился шарик размером с теннисный мяч и с двумя рядами зеленых глаз. Судя по тому, что Инструкция не обратил на него никакого внимания, генерал-инспектор пребывал в своей личной противофазе.

— Привет, — сказал генерал-инспектор Вене, не обращая никакого внимания на Инструкцию. — Сейчас мы произведем кое-какие замеры. Очень важные.

— Какие еще замеры? — спросил Веня.

— Увидишь, — коротко ответил шарик. — Здесь у тебя много вполне подходящих объектов.

Инструкция исчез.

Шарик остался.

Зато вместо Инструкции почти сразу же участие в мизансцене приняла покорительница Северного полюса Заныкина-Сидорова. Впорхнув в Венину комнату, она сейчас же затараторила, почти не делая промежутков между словами и, естественно, не обращая никакого внимания на генерала-инспектора:

— Городков, выведи мне скорее мой материал про Алевтину. Мне надо его немедленно прочитать, а то я должна немедленно уезжать, потому что в два часа мне надо быть уже в другом месте, а я неизвестно когда приеду туда, куда должна уезжать немедленно, потому что мне надо не только прочитать, но еще и сократить.

Суть этого монолога Веня понял — журналистке надо было срочно прочитать ее материал, — и стал искать две полосы, на которых помещалось интервью Заныкиной-Сидоровой с крикливой, но, главное, модной певицей Алевтиной. Подобные люди обычно и привлекали покорительницу Северного полюса. Выведя материал на экран, Веня включил принтер. Тот загудел, готовясь выплюнуть полосы с интервью, а Веня отвернулся от экрана.

Но сейчас же его внимание было отвлечено очередным чудом: тщеславных женщин Заныкиных-Сидоровых в комнате вдруг оказалось две. Одна, естественного размера, стояла на прежнем месте, рядом с принтером. Другая, крошечная, вдруг возникла на Венином столе рядом с генералом-инспектором. Она была заключена в маленькую прозрачную колбочку, точь-в-точь как в химической лаборатории.

Веню, после всего им пережитого, уже ничто не могло удивить. А вот крошечной Заныкиной-Сидоровой положение, в котором она оказалась, явно не нравилось: лицо крошечной покорительницы Северного полюса было искажено гневом, она бешено вращала глазами, отчаянно двигала губами и изо всех сил колотила кулачками в прозрачную оболочку.

Однако не было слышно ни слов, которые она выкрикивала, ни стука кулачков. Наконец, маленькая Заныкина-Сидорова перестала кричать и стучать, но только для того, чтобы удариться в слезы. Рыдающей она являла совсем уж неприглядное зрелище.

Обычная Заныкина-Сидорова своего раздвоения не заметила, и на колбочку со своим миниатюрным прототипом внимания не обращала. Из этого можно было заключить, что крошечная Заныкина-Сидорова тоже пребывала в противофазе генерала-инспектора, и, следовательно, кроме Вени, никто ее видеть не мог.

Выхватив из принтера полосы со своим материалом и не поблагодарив Веню, обычная Заныкина-Сидорова сейчас же умчалась прочь, громко стуча каблуками. Очевидно, побежала в кабинет Эдуарда Борисовича, чтобы вычитывать материал на глазах хозяина и тем самым демонстрировать, как много и добросовестно она работает.

Веня проводил ее взглядом, потом посмотрел на колбочку с рыдающей маленькой копией журналистки, и спросил:

— Это еще что такое?

— Контрольный замер, — коротко ответил генерал-инспектор. — Сейчас отправлю на экспертизу.

— Куда? — устало поинтересовался Веня. — Ее-то зачем?

— Туда, — генерал-инспектор возвел свои глаза к потолку. — Чтобы произвести замер. Почему бы не ее?

Вене вдруг стало жалко маленькую Заныкину-Сидорову. Должно быть, потому, что ему и самому довелось однажды побывать в прозрачной упаковке, правда, при других обстоятельствах.

— Ей же это не нравится, — сказал он. — Вон как кулаками колотит!

— Ерунда, — ответил на это генерал-инспектор. — Три минуты назад тебя мы тоже отправляли. На экспертизу. Разве ты что-нибудь почувствовал? Ты вообще ничего не заметил. Потому что не должен был чувствовать. А твоя крошечная копия-матрица тоже кулаками колотила. Гораздо сильнее, чем эта слабая женщина. Но теперь копия-матрица в тебя уже вернулась. Только не помня, где была и что с ней происходило. А ты опять ничего не почувствовал.