Ант Скаландис - Катализ

Он полез за второй таблеткой, потом раздумал.

– Никто не знает, что будет тогда. Тысяча Пансионатов не сможет ответить на этот вопрос. И мы не хотим отвечать на него. Мы просто хотим жить. Все хотят жить, Брусилов. Вот как. И зря Вы так старались, машинки свои по помойкам разбрасывали. Не было у нас выбора. Теперь Вы понимаете это, Брусилов?

– Нет, – признался я честно, – не понимаю.

Как-то весь этот апокалипсис не умещался у меня в голове. И главное, ведь я-то знал, что они заблуждаются, что я – человек, существо со свободной волей, полноправный хозяин всех своих невероятных способностей. Как было разубедить их? И стоило ли?

– Не беда, – сказал Папа Монзано, – у вас еще есть время, – он улыбнулся своей случайной, но довольно тонкой шутке. – А сейчас я хочу передать слово товарищу полковнику.

Полковником был бесцветный. Он картинно стряхнул пылинку с лацкана пиджака и спросил:

– Скажите, Брусилов, как Вы намерены распорядиться Вашей способностью производить человекокопирующие сибры?

Ах вот оно что! Мне выдали щедрый аванс и ждут теперь ответных уступок. Ну, что ж, ждите. Я отчеканил:

– Намерен распорядиться точно так же, как распоряжался до сих пор. Сибр не будет человекокопирующим.

– Вы хотите сказать, – уточнил бесцветный, – что никогда, даже с личных целях и при исключительных обстоятельствах не станете пользоваться этой своей способностью?

– Да, – ответил я.

– Не верю, – сказал он. – Никаких оснований нет, чтобы верить.

– Никаких, – поддержал академик-психолог, – человек не способен удерживаться от соблазна сколь угодно долго.

– А я не человек, – съязвил я.

Психолог только рукой махнул, а Папа Монзано заметил:

– Между прочим, это серьезный аргумент.

– Да нет же! – чуть не закричал я. – Как Вы не понимаете? Я просто не могу иначе. Человекокопирующий сибр – это же конец света.

– Полноте, – улыбнулся бесцветный, – а разве Вы не допускаете, что при соблюдении строжайшего контроля человекокопирующий сибр можно использовать во благо?

– А как Вы представляете себе строжайший контроль?

– Абсолютная монополия специальной службы на применение… Давайте введем аббревиатуру – ЧКС.

– Но специальная служба – это тоже люди, – сказал я.

– Категорическое запрещение использования ЧКС в личных целях для всех без исключения, – продолжал формулировать бесцветный.

– Под страхом смерти? – спросил я.

– Под страхом смерти, – сказал он. – Других страхов, насколько я понимаю, Вы человечеству не оставляете.

– Страх бессмертия, – проговорил Угрюмый тихо, но так, что все услышали.

И я подумал: «А он, однако, себе позволяет! Похоже, что ему просто наплевать на любое начальство».

– Простите, товарищи, – встрянул краснолицый генерал, – а кто отменял страх лишения свободы? И я уже не говорю о возможности возврата к наказаниям телесным.

Юрист поморщился, а психолог стал перечислять:

– Как то: отрезание ушей, вырывание ноздрей, ногтей, языка, отрубание рук…

– Я попросил бы, – прервал его Папа Монзано, – ближе к делу.

– Никаких тюрем, – сказал бесцветный. – За применение ЧКС – только смертная казнь.

– Хорошо, – сказал я. – Человек скопировал сам себя. Кого казнить?

– Обоих, – решительно ответил краснолицый.

А бесцветный улыбнулся:

– Хороший вопрос. Честно говоря, было бы неплохо оставить в живых копию.

– А различить Вы их сумеете? – поинтересовался я.

– А вот это вопрос к Вам. Ваш Альтер знает, что он Альтер?

– Знает, но может и не сказать.

– Это сегодня не проблема, – бесцветный не хвастался, просто сообщал факт.

– Отлично, – сказал я, – но это еще не все. Что, если скопировать человека во время сна?

– Разрешите мне, – попросил Угрюмый. – Есть мнение, что во время копирования спящего, копия проснется или, во всяком случае, воспримет свое появление на свет в форме сновидения. А вот если человек будет в состоянии анабиоза, тогда, я думаю, даже теоретически не будет разницы между оригиналом и копией. С изобретением покойного ныне Станского («Зачем он это подчеркивает?» – подумал я) мы не можем не принимать во внимание и такой вариант.

– Я же говорю, казнить обоих, – упрямо повторил краснолицый.

– Слишком много крови, – сказал вдруг Папа Монзано, и я искренне удивился такой его реплике.

– Если хотите знать мое мнение, – заявил юрист, – я категорически против ЧКС. Мы еще можем с грехом пополам разработать уголовный кодекс для бессмертных, но в мире, где будет неограниченное число идентичных личностей, любой уголовный кодекс можно бросить в воронку питания.

– О неограниченном числе никто пока еще не говорит, – проворчал бесцветный.

– А придется, – поддел его психолог.

– Напрасно Вы так считаете, – не сдавался бесцветный, – ведь суровый закон искореняет, в сущности, любые преступления.

– Не любые, – возразил юрист. – И не всегда.

А Папа Монзано повторил задумчиво:

– Слишком много крови.

– Товарищ генерал-лейтенант, – обратился к нему краснолицый, – но ведь товарищ полковник говорил о какой-то пользе…

– Да, – с готовностью откликнулся бесцветный, – польза будет.

– Потрудитесь объяснить, какая, – в голосе психолога отчетливо слышались нотки яда.

– Пожалуйста. Практическое бессмертие личности. Сохранение гениев сегодняшнего дня для будущих поколений. Возможность успеть за несколько жизней то, чего не успел за одну. Дальше: фактическое воскрешение погибших при несчастных случаях. При условии сокрытия факта смерти от родственников вместо смерти будем иметь просто частичную амнезию. Разве это не гуманно?

– Это страшно, – сказал психолог. – Это девальвация личности.

Но бесцветный пропустил реплику мимо ушей.

– Думаю, что есть и другие положительные аспекты.

– Резонно, – заметил Папа Монзано. – Никогда не следует пренебрегать дополнительными возможностями.

– Да не удастся нам удержать ЧКС под контролем! – психолог был в панике. – Как Вы понимаете? – И я тоже против, – упорствовал юрист, – я в любом случае против.

– А вам не кажется, товарищи, – встрянул краснолицый, – что мы делим шкуру неубитого медведя?

– Неубиваемого медведя, – изящно подправил я, – бессмертного медведя. Я дарю ему вечную жизнь.

Все улыбнулись. Кроме бесцветного. Я видел, что он не верит мне ни на йоту.

– Да, – сказал он, – но время от времени Вы будете охотиться на этого вечного медведя и тайком от всех снимать шкуру. Это же ясно, как дважды два. Так может, Вы разрешите нам хотя бы постричь разок этого зверя, принципиальный Вы наш?

– То есть? – не понял я.