Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона

«Если я все-таки умер, — размышлял Фосиён, — то где я?»

Не трещали костры, не бурлила смола, а гудки пароходов никак нельзя было принять ни за вопли грешников, ни за хохот чертей.

«Чистилище, как большой океан, — пытался он отвлечься, — души томятся в трюмах, а плавание длится тысячи, тысячи лет»…

Когда же, потеряв счет времени, вновь зазвучала человеческая речь, пришлось отбросить и глупую мысль о чистилище. Неизвестные люди говорили между собой вроде бы по-английски, и ему удалось различить несколько более-менее знакомых слов. Вроде «сэр» и «о’кей». Иногда приходила женщина, язык которой был и вовсе непонятен, и Фосиён долго мучился неизвестностью, пока чей-то голос, отчетливо прозвучавший изнутри, не подсказал, что это больница.

Тяжелы оковы причин и следствий. Любая карма — не что иное, как рабское странствие человека в круговороте смертей и рождений. Как вол, привязанный к водоподъемному колесу, бредет он по кругу сансары, рождаясь в муках и умирая в страданиях. Свобода от великой цепи кармы приходит через знание.

«Как пылающий огонь превращает дрова в пепел, так огонь знания сжигает до тла все последствия материальных действий», — поучал Арджуну Властелин Кришна.

Лишь тот, кто каждым поступком и помыслом приносит жертву Верховному Бхагавану, преодолев карму, избегнет плена материального мира.

Великий гуру Шри Ачарья обучил Ананду Мунилану трудному искусству акармы — умению действовать, не вызывая своими поступками никаких последствий.

Он допустил оплошность, пообещав вернуть подвижность человеку, чьи руки запятнаны злом. И в этой жизни, и в былых воплощениях. Переродившись в теле похотливой птицы, живой мертвец не отяготит свою дурную карму новым злодейством, не успеет. Его кровь будет принесена в жертву демонам и ляжет на душу убийцы. Этого не избежать. Ни сам Бхагаван, ни природа не властны исправить чужую карму. Тем более он, Ананда.

Подать руку помощи больному — благо, но, вместе с тем, и ответственность за все его будущие деяния, а это противоречит карме. И не исполнить обещанного, ибо данное слово записано в Книге Великой пустоты, равносильно греху.

Долго — по земным часам — размышлял Ананда Мунилана, хотя там, где бежала волна его мысли, не было времени. Найдя решение, возможно не самое лучшее, но, как ему виделось, все же приемлемое, он вошел в голову мертвеца тонким лучом своего третьего глаза.

Труп содрогнулся, как от удара молнии, задергался и со стоном закрыл закатившиеся глаза. Свет, хлестнувший бичом, отозвался болью, но то и другое было знаком спасения — боль и свет. И беспамятство, в которое он медленно погружался, казалось немыслимым счастьем.

«Смерть! — промелькнуло у края ночи. — О, Святая Дева! Наконец…»

Исчез окутанный туманом «Октопод», а вместе с ним и палата, где в асане «дхьяна» пребывала временная оболочка, опутанная, как и тот черный мертвец, всевозможными проводками. Уважая людей, идущих дорогой познания, даже такого как анумана, ограниченного грубой материей и формулами индукции, Ананда позволил доброму профессору Вейдену оплести свой оставленный дом[45] металлической сеткой. Она не могла помешать возвращению: опустевший храм остается храмом и под завесой лиан…

Сгусток энергии, вобравший в себя неразрушимую сущность Ананды, излучал сверхсветовую волну. Он был нигде и везде, распространяясь за границы земной атмосферы, пересекая орбиты астероидов и планет.

Голубой сверкающий шар, словно елочная игрушка, облепленная клочьями ваты, уменьшился до размеров пайсы,[46] а светлая Сом[47] показалась далекой звездой. Йог не испытывал страха. Он ощущал себя частицей грандиозного организма Вселенной, хровяным шариком в жилах Первочеловека — Пуруши. Невидимый, бесконечный, он попирал Землю, и пылающий золотом Рави был его сердцем и глазом, и нимбы светил окружали его чело: железный Мангал и Будх, мерцающий быстрой ртутью, и сам оловянно-опаловый Гуру, и бронзовотелая Шукра, и свинцовый Шани[48] — владыка колец — пели ему хвалебные гимны.

Ведь Пуруша — это Вселенная,Которая была и которая будет.Он также властвует над бессмертием..…Луна из духа его рождена,Из глаза Солнце родилось…Из ног — земля, стороны света — из уха[49]

Как звенят астральные струны рабаба! Какая волшебная para[50] наполняет пространство! Какая гармония! Но тонула в безмолвии вечности музыка, и радужные переливы света вбирала в себя чернота.

В непроглядной Области Мрака отыскал Ананда Мунилана ассуров — небесных воителей и убийц. Они неслись — голова к хвосту — на конях Смерти, загибаясь долгой дугой. И было их числом двадцать два. Оборванной ниткой жемчуга казался их строй на черном бархаге неба. Безумный поезд уже завершал поворот.

Ананда Мунилана знал, что на сей раз убийцы не промахнутся. Проломив крепостную стену, один за другим ворвутся ассуры в чертоги Великого Гуру, Царя богов. И оборвется вечная связь между учителем и учеником, и мрак невежества овладеет планетой. Черные змеи розни и ненависти угнездятся в сердцах.

Содрогнутся светила, сдвинется Земля со своего пути и взорвется она огнем вулканов. И придет зима туда, где вечный праздник лета, и горячие ветры растопят тысячелетние льды Гималайских вершин. И хлынут дожди, смывая дома и поселки, и океанские волны обрушатся на беззащитные города.

И будут гореть леса, и жестокая засуха испепелит посевы, и сгинет человеческий род. И это станет концом кали-юги.

Так обновится, вступив в новую кальпу, природа. И новые поколения научатся читать судьбу в изменившемся узоре созвездий, и вновь откроют тайные места, где сплетаются жилы времени, как струи в ручье.

Но прежде чем первый ассур взовьется пламенем ярче тысячи солнц, ударив в сердце Великого Гуру, сместятся петли причин и следствий, и узлы времени в новом рисунке завяжутся на канве измерений. И по-иному забьются сердца, тоскуя по уходящей любви. Когда человек полной мерой постигает себя, он ощущает биение сердца Мира.

«Пространство внутри сердца такое же огромное, как Вселенная. Именно в сердце заключены все миры, небо и земля, огонь и ветер, солнце, звезды, луна и молния».

Так говорят «Упанишады».

Ом — тат — сад.

От начала творения эти слова.

Авентира семнадцатая

Москва, Россия

Плача от бессилия и обиды, Ратмир трясущейся рукой накручивал и накручивал телефонный диск. Бил по рычагу и снова гонял проклятое дырчатое колесико, меняя сперва последние, затем первые цифры. Бесчисленные комбинации сводили с ума. Хотелось расколотить проклятый аппарат — черный с оленьими рожками, как было когда-то у родителей, — о собственный череп. Он уже не помнил, с какого телефона, из чьей квартиры звонит (понимал, что не из дома), а тот самый первоначальный номер, тоже взявшийся неизвестно откуда, странным образом растворился в памяти. А вдруг он был единственно верным? Вдруг тогда — случайно! — не соединилось? Вернуться к исходному семизначью оказалось труднее, чем продолжать бессмысленный перебор.