Андрэ Нортон - Гаран вечный: Кристалл с грифоном. Год единорога. Гаран вечный

Концы его бровей так круто поднимались вверх, что на лице, казалось, образовывался прямой угол, вершиной которого был острый, выступающий вперед подбородок, и под таким же углом были подстрижены его густые волосы, ниспадавшие на лоб. По человеческим меркам он не был ни красивым, ни безобразным, а каким-то совсем другим.

На голове его не было ни шлема, ни чего-нибудь еще, но он был одет в кольчугу, которая, казалось, очень сильно стесняла его движения. Она спускалась до половины бедер, под ней были надеты плотно облегавшие тело короткие брюки из гладкого серебристого меха, такого же короткого как тот, что так мне понравился там, в палатке. Этот мех был почти таким же. На ногах у чужака были меховые сапоги, несколько более темного цвета, чем брюки. Гибкую талию охватывал пояс из мягкого материала, застегивавшийся на огромную пряжку, к которой был прикреплен странный, молочно-белого цвета, камень.

Так я впервые увидела Херрела, Всадника-Оборотня, чью накидку я подобрала, ничуть не прельщенная ее колдовством.

— Мой… мой Лорд? — наконец вежливо спросила я, так как он, очевидно, не хотел первым нарушать молчание.

Он улыбнулся почти насмешливо.

— Моя Леди, — ответил он мне, и в его голосе прозвучала легкая насмешка, но я почувствовала, что она относилась не ко мне. — Кажется, всё удалось гораздо лучше, чем я надеялся, и ты подобрала мою накидку.

Он протянул руку и взял у меня накидку.

— Я Херрел, — сказал он.

— Я Джиллан, — ответила я. Тут я вдруг поняла, что не знаю, что ждет меня дальше, потому что в своих планах и в своих мечтах я никогда не пыталась заглянуть дальше этого места.

— Приветствую тебя, Джиллан… — Херрел взмахнул накидкой и заботливо накинул ее на мои плечи так, что она Укрыла меня от шеи и почти до самой земли.

— Итак, я заявляю свои права на тебя, Джиллан, если ты тоже хочешь этого.

В его последних словах был неприкрытый вопрос. Если это был какой-то вид церемонии, то он давал мне возможность для отступления. Но я не могла повернуть назад.

— Это и мое желание тоже, Херрел.

Он тихо стоял, словно ждал чего-то еще, но я не знала чего. А потом он нагнулся и спросил меня резким голосом:

— Что у тебя на плечах, Джиллан?

— Серо-коричневая накидка, отороченная мехом… Мне показалось, что он на мгновение задержал дыхание.

— А каким ты видишь меня, Джиллан? — спросил он тогда.

— Я вижу мужчину, молодого и не молодого, одетого в кольчугу и меховую одежду, и он носит пояс с серебряной пряжкой и с серебристо-белым камнем. На голове у него черные волосы и…

Мои слова нарушили тишину, казавшуюся мне угрожающей. Херрел протянул руку и так быстро сорвал с моей головы фату, что из моей косы выпали заколки, коса распустилась и волосы рассыпались по плечам и по спине поверх накидки, которую он сам надел на меня как символ нашей связи.

— Кто ты? — его голос прозвучал также требовательно, как и голос Лорда Имграя при нашей прошлой встрече.

— Я Джиллан, пленница воина, из-за моря привезенная в долины Верхнего Халлака, и пришедшая сюда по своей собственной воле. — Я говорила ему правду, потому что знала, что он имеет право знать правду.

Он отбросил фату в туман, а потом нарисовал пальцами в воздухе между нами какой-то узор, и слабое мерцание света возникло там, где двигался его палец. Но улыбка его погасла, и на его лице появилось такое выражение, словно он с чем-то боролся.

— Мы связаны накидкой — и это не случайность, а судьба. Но я прошу тебя об одном, Джиллан, если ты обладаешь тем, что называется двойным зрением, постарайся — по крайней мере, на некоторое время — смотреть обычным зрением, все другое опасно.

Я не знала, как мне это сделать, но я напряженно пыталась представить под своими ногами зеленую траву и яркие краски вокруг. На мгновение всё смешалось у меня перед глазами, а потом я снова оказалась среди всего этого великолепия — закутанная в зелено-голубую накидку, расшитую каплями драгоценных камней. И у Херрела внезапно появилось другое лицо, более похожее на человеческое и чрезвычайно привлекательное, но та, другая его внешность, мне нравилась больше.

Не говоря больше ни слова, он взял меня за руку, и мы вместе вышли из туманной страны в зеленую рощу с цветущими деревьями. Там я снова увидела своих спутниц, и каждую из них сопровождал мужчина, подобный Херрелу. Они сидели на траве, ели и пили, каждая пара из одной тарелки, по свадебному обычаю долин, принадлежащей только ей.

В стороне стояла группа мужчин, и они были без спутниц. Празднующие, казалось, не замечали их. Когда мы проходили мимо этих мужчин, они все повернулись и посмотрели на нас. Один из них со сдавленным криком выступил вперед, и это не обещало нам ничего хорошего. Но двое других оттащили его назад, в свою группу. Херрел завел меня в маленькую нишу между двумя цветущими деревьями, исчез, а потом вернулся назад с едой и питьем в хрустальных сосудах — или мне показалось, что это так.

— Смейся, — тихо сказал он мне. — Покажи счастье невесты, потому что здесь есть те, кто за нами наблюдает, и то, о чем мы с тобой будем говорить, не предназначено для чужих ушей и не понравится им.

Я отломила кусок пирога и поднесла его к своим губам. Мне удалось улыбнуться и даже рассмеяться, но внутренне я все время была настороже.

Глава 5

— Я желаю тебе счастья, — Херрел тоже улыбнулся, поднимая свой бокал и отпивая пенистую, янтарного цвета жидкость.

— Но, может быть, это невозможно, — тихо возразила я. — Ты это хотел сказать мне? А если это так, то зачем?

Он протянул мне бокал, чтобы завершить церемонию поздравления. Я отпила, но над краем бокала мой взгляд задержался.

— Для этого есть основания, моя леди. Сначала первое: это не предназначалось ни одной из вас, — он коснулся накидки, которая все еще ниспадала с моих плеч зелено-голубым великолепием. — По Праву Братства они не могли отвергнуть мои притязания. Но никто из них не верил, что невеста выберет мою накидку. Ты сделала плохой выбор, Джиллан, потому что я в этом обществе самый бесправный… — Он произнес это легко, без боли или стыда, но так, что его происхождение сразу стало ясно, и на это нельзя было не обратить внимания.

— Я не верю этому.

— Улыбайся! — Он отломил себе кусок пирога. — Ты говоришь так из вежливости, моя Леди.

— Я говорю то, что чувствую.

Теперь он стал серьезен, его глаза изучали мое лицо, словно он мог проникнуть в мои мысли и прочесть в них и то, что мне было известно, и то, о чем я даже не догадывалась. Потом он глубоко вздохнул: