Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок
Как ни странно, вопрос этот застал Наан врасплох. Да, она любит Лабастьера… Но какого? Того, огромного, которого ее учили и заставляли любить в Храме Невест с самого первого дня ее появления на свет, или этого, нового — слабого и растерянного, считающего себя лишь малой частичкой чего-то по-настоящему значимого?
Наверное, ее сомнения отразились и на лице. Лабастьер смотрел на нее с робостью, столь непривычной для этого лика.
— Я… Я не знаю… — промямлила она.
— Решай немедленно. Я не лгал: император обнаружит этот тайник с минуту на минуту. Если ты со мной, нам нужно срочно бежать отсюда. И первым, кто попытается нас задержать, будет твой брат.
— Ты думаешь, у нас есть шансы?
— Мало. Но я знаю все самые сокровенные тайны своего противника, и один шанс из тысячи у нас все-таки есть. Поспеши с решением! Мы не сможем воспользоваться антигравом, он не настроен на наши параметры. Приходится рассчитывать только на собственные крылья, а я не уверен, что мои не повреждены, и я смогу лететь… Да, честно говоря, я… мое тело еще ни разу в жизни не делало больших перелетов на собственных крыльях.
На мгновение Наан представила, что Лабастьер все же снимет серьгу-блокиратор. По его словам выходит, что для него это равносильно смерти. Да, действительно, еще совсем недавно его, во всяком случае как самостоятельной личности, попросту не существовало… Но ведь тогда, если он снимет серьгу, в мире не изменится практически ничего. Нет. Убийство новорожденного остается убийством. А велика ли цена личности, если та всецело зависит от маленького камешка в ухе?
«Однако, — одернула она себя, — сейчас не время задаваться этими абстрактными вопросами. От меня требуется быстрое и однозначное решение. Если она не послушается Лабастьера, он снимет сережку. И это она, Наан, убъет его. Его, по-настоящему любящего ее самца! Ну почему именно она вновь должна решать чужую судьбу?!».
И все же она спросила еще:
— Что нас ждет? Ради чего нам бежать? Если ты хочешь бороться с императором, не лучше ли это делать вместе с мятежниками?
— Они не правы. Бороться с ним невозможно и бессмысленно. Я предлагаю тебе просто скрыться, спрятаться, просто быть вместе, потому что мы любим друг друга.
Понимая, что, скорее всего, она вновь совершает ошибку, Наан кивнула:
— Что я должна делать?
Лабастьер облегченно вздохнул, а затем спросил:
— Если ты постучишь в дверь, тебя услышат снаружи?
— Да.
— Тогда для начала помоги мне освободить руки.
Справиться с Лайваром большого труда не составило. На всякий случай Наан конфисковала найденную у него вторую сережку-блокиратор (ту самую, которую он цеплял Лабастьеру, когда тот был в беспамятстве). Но главным приобретением при обыске стал довольно странный бластер, сконструированный так, что им мог пользоваться Лайвар со своими крюками вместо пальцев. Теперь, с трудом приспосабливаясь к нетривиальной форме, это оружие сжимал в руках Лабастьер.
— Что он тебе посулил, предательница нашего рода?! — сверкнув угольком глаза, бросил Лайвар сестре, оказавшись в том самом беспомощном положении, в котором только что был Лабастьер — с прикованными к стене изуродованными руками.
— Главное — то, что вас отпустят с миром, не причинив вреда. — Она не стала объяснять брату мотивы своего поступка, слишком мало времени у них оставалось, да и вряд ли тот смог бы понять и простить ее.
— Поспешим… — дернул ее за руку Лабастьер, и они кинулись к выходу.
…Дипт-Шиан и Дент-Харрул нападения явно не ожидали.
— Сидите, как сидели и не двигайтесь! — скомандовал Лабастьер и, неловко держа уродливый плазмобой, направил его ствол на дежурящих у костра супругов. Харрул начал было подниматься, но Лабастьер сделал предупреждающий выстрел. Раздался характерный чмокающий звук, полыхнуло, в небо взметнулось облачко пыли, и на том месте, где только что был костер, образовалась воронка правильной конусообразной формы с блестящими оплавленными стенками.
Дент-Харрул послушно присел обратно, Наан же тем временем обыскала супругов и забрала их оружие — два бластера и допотопное пружинное ружье, предназначенное, по-видимому, для охоты или для защиты от птиц.
— Будь ты проклята! — процедила сквозь зубы Шиан, в то время, как Наан обшаривала карманы ее комбенизона. — Я знала, что тебе нельзя верить… Самцы глупы, они способны положиться на влюбленную самку…
— Когда-нибудь ты поймешь, сестра, что в мире есть не только белое и черное, — ответила ей Наан и замолчала, понимая, что любые слова сейчас бессмысленны.
— Ты не сестра мне, и не смей оскорблять меня нашим мнимым родством, — прошипела та.
Но времени на дискуссию не было. Молча слушая проклятия самки, Наан заставила супругов сесть спинами друг к другу, и связала их руки между собой куском найденной у Харрула флуоновой бечевки.
— Ты действительно уверен, что их не казнят? — закончив свою работу и пряча себе в карман остаток шнура, спросила Наан Лабастьера нарочито громко, так, чтобы и пленники слышали этот их разговор.
— Да, я… точнее ОН решил так.
— Тогда — в путь!
Лабастьер кивнул, слегка поморщившись расправил крылья и полетел вдоль скального кряжа. Он летел довольно медленно и неуверенно, Наан без труда догнала его и протянула ему один из плазмобоев:
— Избавься от этой кошмарной штуковины, — кивнула она на оружие Лайвара. — Когда ты выстрелил, я боялась, что ты прикончишь их.
— Я и сам испугался, — признался тот, послушно отбросив один бластер и принимая другой.
— Куда мы летим? — спросила Наан.
— Для начала мы должны скрыться из виду. А потом — туда, — Лабастьер указал рукой вверх. — К Пещере Хелоу.
— Зачем?! Там есть что-то такое, что поможет нам спастись?
— Нет, делать там нам абсолютно нечего. У нас нет причин лететь туда. А значит, это единственная возможность избежать того, что ОН выследит нас; ведь еще довольно долго он будет угадывать каждый мой шаг так же легко, как свой.
— А этот шаг он не угадает?
— Возможно, что и так. Но выбора у нас нет… Я уверен, если ОН и станет искать нас там, то — в последнюю очередь.
Перспектива показалась Наан довольно унылой, но предложить что-то более конструктивное она не могла. «В конце концов, все складывается в какой-то степени логично, — с долей самоиронии подумала она. — Я и до сей поры непрерывно совершала только самые нелепые поступки, но делала это в одиночку. Теперь мы будем заниматься этим вдвоем. Это даже отрадно…»
Она покосилась на Лабастьера, и тот, поймав ее взгляд, улыбнулся.
Напряжение, в котором Наан находилась с того момента, как решилась бежать с ним, спало, а опасность погони, хотя и была более чем реальной, оставалась пока лишь теоретической. Сейчас же они — две свободные и самостоятельные бабочки — просто летели вместе над расстилающимся внизу суровым, но живописным пейзажем и, изредка переглядываясь, улыбались друг другу.
И Наан подумала, что, возможно, она счастлива сейчас. Да, счастлива! Впервые за всю свою короткую, сперва такую спокойную, а теперь — бурную и полную опасностей, жизнь.
…Делая небольшие передышки на покрытых мхом и лишайником выступах скалы, они целые сутки летели почти вертикально вверх, прежде чем добрались до края очередной ступени Хелоу. У самой кромки ступени они подверглись нападению трех огромных черных птиц, и лишь непрерывный огонь из двух плазмобоев спас их: один из крылатых монстров камнем рухнул вниз, двое оставшихся убрались восвояси.
Наан устала, а Лабастьбер и вовсе выбился из сил. Со стонами облегчения они упали на холодную, покрытую реденькой травкой почву, а потом засмеялись, передразнивая собственные стоны. Они не занимались любовью, но каждый взгляд, каждое их прикосновение друг к другу казались ни чем иным, как частью затянувшейся любовной игры.
Нахохотавшись вдоволь, они успокоились и затихли, устроившись поудобнее. Стылый воздух, проникая в легкие Наан, заставил ее вспомнить о том, что по легенде, для того чтобы добраться до Пещеры, им предстоит перейти через плато, покрытое замерзшей водой.
Когда-то святую Ливьен, ее товарищей и думателя спасла в этой ситуации самодельная теплая одежда. Но у Наан с Лабастьером не было ничего такого, что можно было бы для этого приспособить. Или он надеется добраться до Пещеры достаточно быстро благодаря тому, что точно знает дорогу?
Желая спросить, Наан глянула на своего возлюбленного. Он лежал на спине, с закрытыми глазами, и то, как ровно вздымается его грудь, подсказало ей, что он уснул. Он укрыл себя, завернувшись в крылья, но это, конечно же, не могло спасти его от утренней прохлады высокогорья. Лицо его осунулось, черты обострились, и если бы не то, как Наан относилась к нему, он выглядел бы просто жалким.
