Владимир Васильев (Ташкент) - Гостиница

И каждый человек в толпе вдруг ощутил ее мощный прилив, не позволяющий здраво проанализировать происходящее. Каждому казалось, что это он стягивает веревки на запястьях и лодыжках человеко-зверя, что он, а не Мессия, выхватив из кармана нож, разрезает одежды узувера и срывает их…

Еще двое парней выскочили из вертолета и принесли подставки. Они натянули верхние веревки и подтянули упирающееся костлявое тело на верхнюю половину хреста. Ловко вскочили на подставки и, обмотав концы веревок вокруг рук, закрепили их. Потом то же проделали с ногами.

— Да остановитесь же! — не выдержала госпожа Президент, с трудом преодолев захлестывающую ее жажду крови. Временами она еле удерживалась от порыва броситься на изувера, мучавшего когда-то ее маленького беззащитного сыночка, и своими зубами перегрызть его звериное горло. Этот порыв был ей чужд, и она, пересилив его, воскликнула: — Остановитесь!

— Тот, кто меня остановит, должен убить меня, мама! — обратил к ней Мессия трагический лик свой.

— Пусть он хоть слово скажет! — взмолилась она. — Нельзя же так… молча…

Теперь глаза полураспятого монстра обратились к ней. И она не увидела в них ненависти. Взгляд его был полон тоски и жалости… к ней… Очень знакомый взгляд чужих глаз…

— Он уже никогда не сможет говорить, — ответил Мессия. — В нашей психической схватке он потерял и дар речи, и телесенсорные способности.

— Но я вижу в его глазах человеческие чувства! — упорствовала госпожа Президент.

— Такие чувства испытывает любое существо, ощущая близость смерти, — тяжко вздохнул Мессия.

И вновь волна агрессивности прошла по толпе и по телезрителям. Каждый почувствовал себя охотником, преследующим дичь.

Один из парней достал из карманов гвозди и молоток. Мессия взял все это у него.

— Дальше я все сделаю сам, — сообщил он, — чтобы ни на кого из вас не легла тень греха…

Он подошел к хресту и легко вспрыгнул на подставку. Приложил гвоздь к левой ладони, размахнулся и с силой вогнал его сквозь ладонь в дерево.

Нечленораздельный рык боли, усиленный аппаратурой, загрохотал над площадью, заставив похолодеть от ужаса, а потом одарив ощущением победы над поверженным врагом. Толпа стала единым существом и, казалось, крякала вместе с Мессией, загоняя гвозди. Лицо его горело хищным охотничьим азартом, а глаза видели не худую окровавленную ногу, в которую он забивал гвоздь, а оскаленную пасть серо-голубой пантеры (или как ее там?), в которую он должен, изловчившись, сунуть острую деревянную распорку.

Хоп!.. Вот она, разрывая ткани, входит в плоть!..

Впрочем, куда это он унесся — это гвоздь ушел в ногу даже глубже, чем следовало бы…

Завершив дело, он торжествующе глянул на госпожу Президент. И это чувство торжества победы над врагом, упоительное, опьяняющее чувство, передалось толпе, завывшей, засвистевшей, зарычавшей от избытка эмоций.

— Спутники мои, соратники мои! — обратился Мессия к пастве. — То, что происходит здесь сейчас, не просто казнь преступника. Нет!.. Это символ нашей победы над темными силами в наших душах. Сегодня мы казнили наше собственное зло!.. Мы совершили акт самоочищения! Но чтобы довести его до эмоционального, логического и символического конца, чтобы пережить истинный глубокий катарсис, способный вознести нас к духовным вершинам бытия, мы должны попрать зло не смертью! Нет, этого мало, ибо смерть — сама зло! Мы должны попрать его любовью, как это свершалось в древних мистериях! — эффектным жестом воздел он руки ввысь и замер, выдерживая паузу, во время которой телесенсорно освежал в памяти толпы информацию о древних мистериях. — Все вы — дети любви, на алтарь которой я призываю вас принести свои души и тела!.. И да сольются они в единый дух и в единую плоть!..

Распятый на хресте уже не кричал, а только постанывал и поскуливал, диким от боли взглядом вперившись в толпу.

— Возлюбим же друг друга, — гипнотически звенел над миром голос Мессии, — пока живо это воплощение Зла в нас, чтобы его вышвырнуло в небытие ликованием и силой нашей любви!..

Он резко повернулся к госпоже Президент и протянул к ней руки.

— Иди ко мне! — приказал он электризующим «нутряным» голосом. — Иди ко мне, ибо я хочу тебя, а ты хочешь меня…

— Нет! — попыталась протестовать госпожа Президент, с трудом сохранявшая остатки здравого разума, однако чувствуя, как в глубине ее тела зарождается и начинает стремительно расти еще скрытая, но непреодолимая сила… — Нет!.. Я не хочу… здесь… сейчас… не могу…

— Иди ко мне! — повторил Мессия. — Ты хотела меня всю жизнь, и твое желание исполняется…

Толпа затрепетала вместе с госпожой Президент, ощутив силу призыва. В ней уже явственно гудели первые подземные толчки.

Госпожа Президент, загипнотизированно глядя на кончики пальцев Мессии, двинулась к нему. И толпа непроизвольно сделала шаг вперед.

Чем ближе к Мессии подходила госпожа Президент, тем сильнее возрастала эмоциональная напряженность толпы, уже готовой рвать с себя одежды. Все женщины видели перед собой Мессию, а мужчины — госпожу Президент…

И он впился жадными губами в ее ждущее тело, и лава, хлынувшая из ее содрогающегося в извержении жерла, затопила толпу, расплавила в себе и понесла по миру…

И исчезло время, и скорчилось в оргазме пространство, и горе тем, кто не стал плотью от плоти лавы: площадь перед Гостиницей была усеяна мертвыми телами стариков, не выдержавших эмоционального стресса, истерзанных до смерти женщин и девочек, но толпа все содрогалась и содрогалась, попирая трупы в нескончаемом оргазме…

Госпожа Президент открыла глаза после очередного спазма наслаждения и из-за спины любовника столкнулась со взглядом распятого. Сквозь безумие боли в нем она, в кратком проблеске собственного сознания, ощутила страстную мольбу. О чем?.. Об избавлении от мук?.. Но разве думал он о муках, когда истязал ее сына?..

«О-о-ох!» — снова повлекло ее в раскаленную пучину.

Но распятый мешал, взгляд его молил, не пускал ее!..

Мессия обратил внимание на то, что его женщина отвлеклась. Он проследил за ее взглядом и увидел обращенный к женщине взгляд своего врага.

— Вот же мерзавец! — воскликнул он. — И с хреста пытается помешать мне!..

Мессия вскочил, оставив госпожу Президент лежать на ступенях, и бросился к распятию. Выхватил из ножен одного из спецназовцев кинжал и, пылая гневом, занес его было для удара, но вдруг остановился.

— Нет! — повернулся он к приподнявшейся госпоже Президент, следившей за ним полубезумным, полутревожным взглядом, и почувствовал, что она пытается вырваться из-под его психического диктата. — Нет! — повторил он. — Это должна сделать женщина… Пусть мать Бога — сама Богиня — кастрирует Зло!.. Этот акт будет последним символическим действом нашей великой мистерии Любви!.. Ну! — приказал он, погрузив свой гипнотический взгляд в беззащитные глаза госпожи Президент. — Встань и прими это орудие святой кары! — протянул он ей кинжал.