Максим Хорсун - Рождение Юпитера

– Нет! – Большеголовый прервал Шелли. – Люди не меняются! – сказал он жестко. – Мы следим за тем, чтобы они не менялись. Мы работаем над этим. Иначе – беда. Иначе придут Надзиратели. Иначе – всем конец. Вашему праздному благополучию – конец. Вашему драгоценному Сопряжению и обожаемому Пермидиону – будь он проклят! – конец!

– Значит, вы ищите Ай-Оу только для того, чтобы лишить его жизни? А затем вы убьете меня, несчастных Брута и Климентину? Уничтожите без сомнений, без жалости? Словно крыс?

Губы безымянного мелко задрожали.

– Я – не бездушная железка! – прохрипел он. – У меня есть сын, он твой ровесник, Шелли. Но принудительный регресс – это чудовищная катастрофа. Погибнут миллионы людей… по обе стороны Солнца. Падет транспортная сеть Сопряжения, падет наша магистраль – она объединяет Черные Астероиды. Луны и малые планеты окажутся в изоляции! Ты знаешь, что такое изоляция и невосполняемость ресурсов? – Безымянный перевел дыхание. – Если ты спросишь, испытываю ли я угрызения совести, принося в жертву вас четверых во имя этих миллионов? Нет. Почти нет. Я сделал свой выбор очень, очень давно.

Шелли ухватился за соломинку:

– А хочешь, я расскажу тебе о «Страннике»? Хочешь? – спросил он полушепотом. – Я могу рассказать о Капитане и о наших беседах в невесомости?..

В лазарет вошел Константин. С собой он принес запах снеди, приготовленной на пальмовом масле. Очевидно, бракованный бесфамильный успел не только выпить чаю, но и перекусить на скорую руку.

– Мой друг явился вовремя, – большеголовый кивнул бесфамильному. Затем повернулся к Шелли: глаза его были красны и безразличны. – Не желаю знать того, что человеку знать не позволительно. Отдохнул? Пришло время для нейронного активатора.

В лапах Константина вновь засверкал инжектор.

– Думаю, вы меня просто запугиваете, – проговорил слабеющим голосом Шелли. – Не для того вы мне все рассказали, чтобы, в конце концов, просто напичкать ядом…

– Мне было любопытно, – признался большеголовый. – Люди, из-за которых на человечество обрушивается регресс, рождаются не так уж часто. Раз в тысячелетие. Я не смог отказать себе… в удовольствии… – он шумно высморкался, – …побеседовать с неслучившимся богом, будь он проклят!

– Я – обыкновенный человек. Я – человек!! Неужели мы не можем договориться? – взмолился Шелли. – Неужели нет другого способа?

– Нет, – ответил Константин, приближаясь. В уголках искусственных глаз бесфамильного желтели капельки гноя.

– А если не подействует?

– Значит, твоих друзей ждет план «Б».

– Знаете, а-а-а… а вы ничем не лучше Надзирателей, – прошептал Шелли, принимая болезненный укол в шею. – Будьте вы прокляты!

Красное свечение нарастало, вакуум перестал быть пустым; в пространстве кипели фотоны и заряженные частицы. Солнце заполнило смотровые розетки, погасило остальные звезды космоса, а затем накрыло корабль безымянных волной разреженного звездного вещества.

Боль вела себя похожим образом. Нахлынула жаром красного гиганта, зажала Шелли в тиски. Ослепила, оглушила, раскалила кожу, лишила возможности дышать. Затем хлынула внутрь, вытесняя его человеческую суть.

Заскрипели стиснутые зубы, клейкая слюна вспенилась на растрескавшихся губах. Взор затуманился, лица мучителей потеряли четкость, поплыли, перемешиваясь с углами и плоскостями растворяющегося в волнах боли мира.

«Ай-Оу! Если ты на самом деле тот, кем тебя считают… Отомсти за меня!»

4

– Нам необходимо перейти на «направляющую» Юпитерекса!

Переступив порог ходовой рубки, Брут натолкнулся на упрямый взгляд серо-стальных глаз. Климентина уже в третий раз требовала изменить курс. Брут понял, что ему снова придется идти на поводу преисполненной жаждой действия бесфамильной. Эти упрямо сжатые губы, эти пылающие глаза, вздымающаяся грудь… В кресле астроника Климентина смотрелась органично, да и строптивый «Золотой Сокол» слушался ее, словно истинную хозяйку прайда.

– У нас всего одна возможность перейти на медиану и при этом сохранить скорость… вот, посмотри!

Бесфамильная прикоснулась к сенсорной панели. Освещение померкло, и посреди рубки замерцала голограмма. Развернулась модель маневра: гравитационные лучи, проходящие через них плоскости, векторы, ближайшие корабли. Брут глубокомысленно хмыкнул: насколько он мог судить с позиции человека, строящего корабли, а не пилотирующего их, Климентина предлагала дело.

Вот только зачем менять курс?

– …Повернем сейчас! Через неделю инерционного полета мы выйдем на луч магистрали Юпитерекса. Слово за тобой, Брут!

Климентина была на пределе. Импровизированной «спасательной операцией» она заправляла от начала до конца. Казалось, бесфамильную распирает от ответственности, которую она взвалила на себя… Но рассудительный Брут давно понял, куда привели его симпатии и благородный порыв.

Нельзя было помогать Климентине бежать с «Парацельса», оставив доброго доктора Нуу с носом! Неизвестные похитители – выродки и мразь! Жаль, что они мертвы! Даже с гипсом на шее у него хватило бы сил размазать обоих по переборкам! Климентине, чужой женщине, которую он когда-то так любил, нанесена чудовищная рана. Бедная Климентина! За свою жизнь она ведь и рабу не нахамила! Если бы ему встретились те, кто стоит за ее похищением!..

Брут усмехнулся. Поскреб ногтем по шейному корсету. Огонек под ухом продолжал помигивать. Значит, кость еще как следует не срослась.

– Я только что получила «пакет» с Титана. – Климентина сделала вид, будто не заметила усмешку Брута. Она кивнула в сторону смотровой розетки: прямо по курсу лучилась звездочка Сэтана. – Его прислал Фредерик Шелли – отец Айвена. Он подтвердил, что наш друг на самом деле испарился из Горгоны. Удивительно… Ума не приложишь, как именно это случилось… В разгар битвы!..

Недавно им пришлось смотреть Партию. Кусая ногти, они следили за перемещениями Шелли вдоль улиц разрушенной Горгоны. Они стали свидетелями того, как, подчиняясь воле божков Сопряжения, Шелли боролся за жизнь. Это было поучительное зрелище. Даже для тех, кому видеть агонию и смерть – пытка. Взрыв, обрушивший на укрывшегося в тоннеле Шелли два здания, показали со всех доступных ракурсов. Даже снаружи купола: под дымчатой полусферой сверкнула желтая вспышка, пламя взлетело к самому своду…

– Шелли умеет дарить сюрпризы… – хмыкнул Брут (он знал, о чем говорил). – В Пермидионе, клянусь честью, – гром и молнии!

– И дождь из кислоты. Сам Джакобо Пуанкаре диктовал для Шелли ходы. Он уверяет, что последний приказ: «тридцать шесть, двести четырнадцать», был отдан не им.