Стефан Гайм - Агасфер

Не обделен Эйцен и семейным благополучием. Правда, жена его, Барбара, которая с годами тощала все больше, пока от нее не остались кожа да кости, отошла в мир иной, успев получить от супруга обещание загробной верности; зато дети выросли, зажили своей жизнью, причем неплохо, и даже Маргарита-младшая, несмотря на увечность, сумела довольно удачно пристроиться, выйти замуж за судебного писаря Вольфганга Калунда, вместе с которым в 1610 году ее казнили за убийство их зятя Клауса Эсмарха, бургомистра Апенраде, но Эйцену не дано узнать об этом, а его друг Лейхтентрагер, который в силу известных способностей мог бы кое-что рассказать, предпочел умолчание.

Сам тайный советник тоже, разумеется, постарел, его бородка и поредевшие волосы на голове совсем побелели, только густые угольчатые брови остались по-прежнему черными с каким-то красноватым отливом. Он много путешествовал, неизвестно куда и по каким делам, но сегодня опять приехал сюда, побывал при дворе, чтобы попрощаться, ибо новому государю нужны новые советники, а сейчас он сидел в гостях у Эйцена; в камине горел огонь, Маргарита-младшая, которая пока жила со своим Калундом в отцовском доме, помогая по хозяйству, принесла вина из бочонка, привезенного Лейхтентрагером, как он сам говорил, из дальних стран; дескать, это вино сразу действует на кровь, ибо красное хорошо смешивается с красным.

"Это то же самое вино, - сказал он, - которым я вас потчевал тогда в Виттенберге, когда с нами была Маргрит".

"Ах, Маргрит..." - вздохнул Эйцен.

"Нет женщин красивее тех, что мы сами себе выдумываем", - сказал Лейхтентрагер.

"Наваждение бесовское, - пробормотал Эйцен, - чертом выдумана, чертом вылеплена". "А ведь ты любил ее", - сказал Лейхтентрагер, усмехнувшись своей тихой кривой усмешкой, - мол, у всякой вещи есть второе донце, а за ним кроется еще что-нибудь, и ничего на свете не бывает действительно таким, каким кажется, всякая правда сложна и запутанна. "Она меня водила за нос, - пробормотал Эйцен, - а потом и вовсе сбежала с жидом Агасфером, которого не только я, но и каждый добрый христианин почел бы за злодея".

"И из-за тебя его запороли насмерть", - добавил Лейхтентрагер.

Отхлебнув вина, Эйцен хлопнул друга по горбу. "Если б он был настоящим Агасфером, которого Иисус Христос проклял на вечные скитания, то не умер бы, а выжил, показал бы кукиш господину профосу, который напоследок его еще и сапогом пнул, чтобы убедиться, что он мертв".

Едва он произнес эти слова, как в комнату вошла Маргарита-младшая и поставила на стол третий бокал, а когда отец спросил ее, что это означает и что если он пожелает видеть Калунда за своим столом, то сам скажет ему, дочь со всей учтивостью ответила, что бокал предназначен не для Калунда, а для гостя, который как раз прибыл и представился другом дома; тут появился и сам запоздалый гость, он возник в темноте дверного проема не освещенным огнем из камина, пламя в котором неожиданно заметалось и забилось; суперинтендант Эйцен хотел было крикнуть "Изыди! Во имя Отца, и Сына, и Святого духа...", но голос его не послушался, все тело обмякло, а сердце гулко забилось тысячей молотков, подступив к горлу. Агасфер же спокойно подошел к столу, за которым сидели Эйцен и его друг Лейхтентрагер, уселся в кресло и вальяжно раскинул ноги - молодой, как при первой встрече, в засаленном кафтане и черной ермолке; Маргарита-младшая, опустившись перед ним на колени, стащила сапоги с его ног, мозолистые подошвы которых задубели от долгих странствий. Агасфер погладил Маргариту-младшую по голове и обратился к тайному советнику: "Мир тебе, Лейхтентрагер, как дела? Сохранились ли серебряная монета и пергамент?" - "Дело, как видишь, продвигается, - ответил Лейхтентрагер. - Монета сохранилась, при мне и пергамент со словами пророка". Вытащив из кармана обе эти вещи, он вручил их Агасферу с такой торжественностью, будто они были величайшими реликвиями.

У Эйцена екнуло сердце, ему показалось, что однажды он уже видел подобную сцену. Друг же его спросил, почему он вдруг так задрожал: разве не приходилось ему рассказывать прихожанам о воскресении мертвых, чего же тогда бояться, когда мертвый воскрес на самом деле? "Я не понимаю, что происходит, - ответил Эйцен. - То ли это ожил тот самый еврей, то ли призрак явился из преисподней... мне страшно".

Лейхтентрагер подлил ему вина и попытался утешить. "Не бойся, Пауль, чему быть, того не миновать. Не ты первый и не ты последний, чью душу заберет черт".

Эйцен заставил себя рассмеяться, хотя было ему совсем не до смеху; прогнав из комнаты неохотно подчинившуюся отцовскому приказу Маргариту, он дрогнувшим голосом спросил, неужели его друг Лейхтентрагер и впрямь связан с чертом чем-то большим, нежели только именем - Люцифер; кроме того, он, Эйцен, никогда и никаких сделок с чертом не заключал, никаких сатанинских договоров своей кровью не подписывал, поэтому никаких прав на себя черту не давал.

Тут Агасфер встал, его темная фигура выпрямилась во весь рост, он вынул из кармана кусок пергамента, врученный ему Лейхтентрагером, и прочитал написанное таким голосом, от которого кровь застыла в жилах суперинтенданта: "Вот Я - на пастырей, и взыщу овец Моих от руки их, и не лам им более пасти овец, и не будут более пастыри пасти самих себя, и исторгну овец Моих из челюстей их, и не будут они пищею их". Эйцену хорошо знакомы эти слова пророка Иезекииля, он сам не раз повторял их ради благих целей, но сейчас стало ясно, что Вечный жид вернулся сюда после страшной экзекуции не для того, чтобы вести богословский диспут; речь теперь зашла о собственной жизни и смерти, поэтому со всей убедительностью, на которую он был способен, Эйцен принялся уверять, что сам он отнюдь не принадлежал к тем дурным пастырям, которые, лицемеря, имели на устах слово Божие, а сами стяжали блага земные; достаточно осмотреться, например, в здешнем герцогстве, господин тайный советник может подтвердить, что тут царит порядок и никто злонамеренно не уклоняется от христианского вероучения, изложенного доктором Мартинусом Лютером и отстаиваемого им, Его Герцогского Высочества старшим церковным блюстителем и суперинтендантом; народ привержен истинной вере, в то время как на востоке и на западе от границ герцогства каждый трактует христианскую религию на собственный лад, будто все могут делать это лучше дипломированных богословов.

Сказав это, Эйцен оглянулся, ища поддержки, на Лейхтентрагера, который часто подвигал его на богоугодные дела и помогал в затруднениях, но тот лишь скривил ехидно губы и сказал: "Именно поэтому, мой наихристианнейший друг, именно из-за твоих особых заслуг черт и пришел по твою душу".

Эйцен хотел было возразить, хотя в глубине души понимал, что Христос дал распять Себя не затем, чтобы увековечить господство власть имущих и их приспешников, но Агасфер, подняв руку, сказал: "Где Дух Господень, там свобода, ибо Господь все решает Сам и не уступает права другому; если же правда, что человек создан по образу и подобию Божьему, кто посмеет втискивать дух человеческий в выхолощенные доктрины?" Эйцен почувствовал себя загнанным в угол, он поглядел на пляшущие тени, мечущееся пламя, и ему померещилось, будто где-то там его поджидают чертенята с раскаленными вилами и копьями; он даже вскрикнул. Нет, это всего лишь господин тайный советник легонько тронул его пальцем и промолвил: "Недаром еще апостол Павел написал римлянам, что те, кто назвал себя мудрыми, обезумели".