Георгий Гуревич - Темпоград. Научно-фантастический роман

— Моя душа слепа, — сказал он покорно, — но уши открыты для твоих слов, Уста богов.

— Союзники будут потрясены, — сказал Властелин, глядя на цветные камни. — Сразу увидят, что я самый богатый и самый могучий. Увидят и пришлют свои полки.

Его войско уже выступило. Поход начат. Судьба решается.

Это жрец — Уста богов — дал такой совет. Дряхлый владыка Верха подавлен тьмой. Он подавлен, а нам открыто, когда придет свет — через три дня ровно. Как только придет солнце, выступим. Внезапный удар — половина победы.

Сам Властелин сомневался. Он сказал:

— Не повременить ли? Хорошо бы и нам иметь крылья как у дьяволов. Могучее оружие — три четверти победы. Ударим на воздушных колесницах. Если собрать всех мастеров со всей Реки, может, все вместе припомнят, как составлена воздушная колесница. Если не сумеют сделать, попросим, купим, выменяем, украдем, отнимем у тонконогих.

Но жрец сказал:

— Тонконогие коварны. Они дадут крылья и тебе, и владыке Верха. Тонконогие — подстрекатели черни. Они все обещают даром: муку, плащи и крылья. Даром! Безбожно и безнравственно! Если мука даром, кто же пойдет воевать за тебя, кто же будет тебе служить? Все даром, и ты ничтожнейший из рабов.

— Сделанное сделано, — сказал Властелин. — Войско выступает сегодня.

Не хотел он быть ничтожнейшим из рабов.

«У мира Землатл свое солнце, горячее, как и наше.То солнце считают они центром своего мира, а Землатл ходит вокруг него, как четырехрог на привязи.И еще восемь миров ходят вокруг того солнца. А видны те миры, как наши планеты на небе.И они утверждают, что Тоитл тоже планета и ходит вокруг своего солнца, как четырехрог на аркане.Так они говорят.И чтобы каждый мог проверить их слова, они придумали прибор.Тот прибор — труба, а в нее вставлены прозрачные камни, как горный хрусталь, но не плоские, а похожие на устрицу…И через тот прозрачный камень малое кажется великим и можно рассмотреть во всех…»

— Уста богов требуют младшего посвященного в свой покой.

Клактл неторопливо свернул свитки. После Темпограда у него поубавилось почтения к Толкователю. Пожалуй, он, младший, видел побольше, слышал побольше, разбирается получше…

Но строптивость сейчас ни к месту, не пришло время:

— У ног твоих лижу пыль, величайший из Толкователей.

— Исполняешь ли мое веление? С тщанием пишешь ли все, что слыхал в стране дьяволов?

— Пишу, величайший, как ты повелел.

— Никому не говоришь о том, что видел в стране дьяволов?

— Никому ни слова, величайший.

— И не говори. Все, что ты видел, — мираж. На самом деле дьяволы бессильны, только глаза отводить умеют нестойким в вере. И ты никому не показываешь писаное?

— Не показываю, величайший. Все приношу тебе. Вот сегодняшний свиток.

— Хорошо, я доволен тобой, иди. Не сюда, в ту дверь иди. Продолжай писать.

— У ног твоих лижу пыль, величайший.

Почему его уводят другим ходом? У верховного жреца не спросишь. Может быть, знатных гостей ждет, а может быть, просто так, важность напускает.

Сыровато в подземных проходах. Приятная прохлада, но ступени скользкие. Не грохнуться бы…

— А-аа-ахх-хр-ррр!

Петля на горле. Душат.

— А… пусти… хррр! За что?

Лицо налилось кровью. Рука ерзает по петле.

За что?

В голове вопрос, а слова не выходят из горла. И воздух не входит. Мутится…

Всплеск. Тяжелое падает в воду.

— Вот и вся недолга, — говорит один из палачей самодовольно. — Чисто сделано. Остальное приберут змеи. Как, по-твоему, заслужили мы жбан хмельного? — И он облизывается заранее.

— Не болтай, — говорит его подручный. — Кто болтает, тот воду хлебает.

И думает про себя: «Этот Клактл что-то разузнал у тонконогих. Теперь и я знаю, что он знал лишнее. Не нахлебаться бы и мне воды. Смываться надо, пока жив».

Выживают догадливые. В эту самую минуту верховный жрец кидает в огонь свиток Клактла.

— Безбожно и безнравственно, — ворчит он. — Клактл замолчал, всех друзей его уберу потихоньку, потом уберу и убирающих, так чтобы не осталось ни следа. А главное — не пускать на Реку ни одного тонконогого! И чернь забудет. Грязные ноги и мозолистые спины, а головы пустые.

И, презрительно поджимая губы, он смотрит через узкое окно на Реку, на барки и плоты, на базарную толчею у пристани.

Базар — по-южному пестрый и крикливый, щедрый и неопрятный.

Яркие пирамиды аппетитных фруктов, кучи гниющих объедков, свежая трепыхающаяся рыба, мухи над попахивающими тушами, змеи, подвешенные за голову, от них отрезают локоть или пол-локтя мяса, горшки, ножи, и копья, бусы, серьги и кольца, лепешки, плащи, хмельное пиво, амулеты. Зазывают, гонят, торгуются, льстят, бьют воришек, упрашивают, ругаются…

У ограды возле кучи мусора слепец. Может, и притворяется, но принято, что на базаре поют слепые. Пощипывая когтями струны из сушеных кишок, он клохчет доверительной скороговоркой:

— Схиу-схитл, тлаххаххатл. Шиворот-навыворот, все наоборот.Мы шлепаем по грязной земле, голову несем наверху.А они головой вниз шагают по небу, тонкие ноги погружают в чистые облака.Мы, задрав голову, с завистью следим за птицами.А они нацепили крылья и смотрят на нас с высоты.Мы лижем пыль у ног властителя, принося дары за то, что он распоряжается.А у них народ распоряжается, а дети властителей обжигают горшки.Мы затягиваем пояс потуже, потому что нет у нас гроша на сухую лепешку.А они идут в лавку без денег, берут, что на полках лежит, говорят «спасибо» и уходят.Мы низко кланяемся жрецам, чтобы прочли за нас иероглифы молитвы.А у них все детишки читают… как вырастить два колоса вместо одного.Мы воспеваем могучих героев, ловко отрубающих руки и ноги, сердца пронзающих метким копьем.А они руки и ноги приращивают, вставляют новые сердца старикам и новые глаза слепцам.

Схиу-схитл, тлаххаххатл. Все наоборот! У нас — у них, у них — у нас, у нас — у них, у нас… Что наоборот? Где наоборот? Где шиворот-навыворот? Где как полагается?

ЭПИЛОГ

Все! Конец.

Кончена история о несостоявшейся космической катастрофе и все успевающем городе Темпограде, сумевшем обезвредить взрывчатое солнце.