Гарри Гаррисон - Чего стоят крылья

Асмодей расхохотался и затопал копытами по полу.

— Да, сэр, — уныло произнесла секретарша. — Так как же насчет 'ись'а?

До выборов оставалось совсем мало времени — каких-нибудь десять лет. Политическая обстановка в аду накалилась. Асмодей трудился без устали: обрабатывал кандидатов, подкупал, грозил, уговаривал, клеветал, продавал. Несколько раз он — под большим секретом — даже взывал ко всему лучшему в натуре некоторых дьяволов. Они были потрясены такой беспринципностью. Что если бы об этом узнали противники Асмодея?

Если бы они узнали? Ха! Пусть! Они все равно подождали бы до выборов и только тогда выдвинули бы свои обвинения. А это и был бы идеальный момент, чтобы воспользоваться Печатью Соломона!

А потом побежденных и опозоренных сторонников Молоха нужно будет… да, для них, конечно, надо будет изобрести что-нибудь длительное и забавное. Может быть, даже посадить их в Источник… Асмодей так разошелся, что совсем забыл, для чего, согласно Катехизису, существует ад.

Он рассчитывал, что Хобарт Клипп скончается через несколько лет. Но старик был крепок и протянул целое десятилетие. Как раз накануне выборов Асмодей, сидя в одиночестве в своем кабинете, готовил речь — и в этот момент он услышал призыв.

— Что такое? — встрепенулся он. — Кто-то меня зовет?

— Асмодей! Проклятье, что это за качество обслуживания?

Сначала демон даже не мог вспомнить, кто это.

— А! Нет! Не сейчас!.. — простонал он наконец.

— Если вы, бездельник, не явитесь немедленно, я пожалуюсь на вас кому следует!

Асмодей тяжело вздохнул, расправил крылья и понесся к Земле. Выбора не было. Ну что ж, подумал он, придется ублажить несчастного старикашку. («Да-да, перестаньте орать, я лечу!») А потом можно будет вернуться в ту же точку вечности и продолжать приготовления. Правда, старый дурак может попросить что-нибудь такое, на что понадобится несколько лет. И эти несколько лет придется терпеть в ожидании триумфа!..

— Держитесь, Клипп! Вот и я. Спешил, как мог.

Комната была увешана великолепными фотографиями туманностей и галактик — как будто со всех сторон открывались огромные окна во Вселенную. Старик лежал в постели, рядом валялся выпавший из его рук астрономический журнал. Он стал еще больше похож на мумию. Его тощая грудь тяжело вздымалась. Но глаза, встретившие взгляд Асмодея, были все такими же голубыми и ехидными.

— А, наконец-то! — Это был уже не его голос. — Едва поспели. Я так и думал.

— Мне очень жаль, что вы больны, — начал Асмодей, пытаясь успокоить его и надеясь, что он пожелает чего-нибудь попроще. — А вы уверены, что время настало?

— О да. Этот кретин доктор хотел отправить меня в больницу. Но я не дался. Клянусь Галилеем, я не намерен умирать с кислородным шлангом, да чтобы за мной ухаживала какая-нибудь медсестра! Вот еще один приступ. Осталось несколько минут.

— Я вижу в соседней комнате сиделку. Не разбудить ли ее?

— Нет! Чтобы еще и она на меня пялилась? У нас с вами, молодой человек, осталось одно дельце!

Клипп на мгновение умолк от боли, а потом усмехнулся:

— Ха! Да, одно дельце! Асмодей поклонился:

— К вашим услугам, сэр. Я могу сделать вас здоровым. Скажем, двадцатилетнее тело, а?

— О-ох! — простонал Клипп. — Неужели вы и вправду думаете, что я так же глуп, как и вы? Я категорически настаиваю, чтобы вы в разговорах со мной ограничивались лишь самыми необходимыми высказываниями. Нет. Слушайте. Я жил ради науки. Я и умер из-за нее — упал на прошлой неделе с платформы пятидесятидюймового телескопа. Меня не очень привлекает перспектива вечно голосить «Осанна!». У меня совершенно нет слуха. С другой стороны, у меня нет оснований считать, что я осужден на муки ада…

— Вы правы, — неохотно признал Асмодей. Он помялся, взглянул на часы и прикинул, сколько это еще может продолжаться.

— Прекрасно. Единственное, чего я хочу, — это продолжать свои исследования. Теперь, когда я собираюсь… проклятье! Как бы это сказать? «Умереть» — как будто не то, раз у меня уже есть бессмертная душа, не связанная никакими физическими ограничениями. А от всяких елейных иносказаний, вроде «перейти в мир иной», меня с души воротит. В общем, когда я избавлюсь от этой смертной оболочки, я хочу, чтобы вы взяли мою душу, которая в противном случае, по-видимому, отправится сначала в Чистилище, а потом в Рай…

— Верно, — согласился Асмодей. Тело Хобарта Клиппа сотрясалось в агонии.

— Да… Так вот. Возьмите мою душу — вероятно, вы знаете, как это делается. Я хочу обследовать физическую Вселенную.

— Что?!

— Весь космос. — Клипп лихорадочно перебирал пальцами по одеялу. — Мне не нужно готовых знаний — я хочу все узнать сам. Мы можем начать с изучения внутреннего строения Земли. Тут есть несколько интересных проблем — знаете ли, структура ядра, земной магнетизм и все прочее. Потом Солнце. Я думаю, одних ядерных реакций в условиях Солнца мне хватит лет на тысячу. Не говоря уж о короне и пятнах. Потом планеты. Потом Альфа Центавра и ее планеты. И так далее, и тому подобное. Конечно, для решения космологических проблем нам придется перемещаться взад-вперед и во времени…

Глаза его горели так ярко, что Асмодей прикрыл лицо крылом.

— А метагалактика! Я, наверное, никогда не потеряю интереса к ее происхождению, структуре, эволюции, к ее… да, к ее судьбе!

— Но для этого потребуется сотня миллиардов лет! — вскричал Асмодей.

Клипп усмехнулся.

— Ах, вот как? К тому времени, вероятно, энтропия[63] выровняется, энергия звезд иссякнет, пространство расширится до максимального радиуса, произойдет коллапс, и все снова начнет расширяться. Начнется новый цикл.

— Да, — прорыдал Асмодей.

— Замечательно! — просиял Клипп. — Буквально вечная исследовательская тема, и никаких отчетов писать не надо!

— Но у меня дела!

— Очень жаль, — равнодушно сказал Клипп. — И запомните, что меня не интересуют ваши идиотские разговоры. Вы для меня — только средство передвижения. Теперь я дам сто очков вперед даже Кеплеру. Интересно, может быть, и он в свое время… О-о-о!

Асмодей услышал, как приближается Ангел смерти, вылетел из комнаты и с воплями и проклятьями стал кататься по земле, колотя по ней кулаками. Стояло раннее весеннее утро. Щебетали птицы, шелестели молодые листья, небо смеялось. Можно было даже сказать, что оно ухмылялось.

Вскоре сквозь стену бодро вышла душа Хобарта Клиппа, огляделась и потерла руки.

— Ух, — сказала она. — Наконец-то все кончилось. Малоприятное дело. Ну что ж, начнем?

Роберт Шекли