Евгений Закладный - Звездная рапсодия

— Ну, а остальные, Иван Алексеевич?

— Остальные! Они, Коля, тоже так думают, только не говорят в открытую. Да я-то вижу: переглядываются, зубы скалят аж до ушей, головами крутят... Однако ты их тоже пойми: ведь если все станут говорить одно и то же, это и будет то самое общее мнение. А тогда — стоп! Понял?

— Нет, не понял, товарищ министр! — набычился Аверин. — Если вы все придерживаетесь одного мнения, так почему не сказать это самое «стоп»? Странно даже: чего вы боитесь?

— Не то слово, дорогой товарищ, — недовольно крутнул головой старик. — Пойми же ты, наконец-то, простую истину: мы не о двух головах, и мозги у нас устроены так же, как у вас. Но мы обрабатываем одни потоки информации, вы — другие. В нашей стране все обязаны разбираться в политике — в общих чертах, в главном. А в науке так не бывает и быть не может: чтобы двигать ее, нужно разбираться не «в общих чертах», а нырять до самого дна. Мы просто не можем себе этого позволить, даже если бы и захотели изо всех сил: ведь в таком случае у нас не хватит времени на то, чтобы до конца разбираться в политике. Улавливаешь разницу? Вы широко и глубоко информированы в одном, мы — в другом. И ваша, и наша сила — в информации, специфической информации. А если мы вздумаем подменять друг друга, следует, прежде всего, подумать о переключении на другой информационный поток. Ну, а сколько для этого нужно сил и времени, ты и сам отлично знаешь.

— Кажется, начинает доходить, Иван Алексеевич, — улыбнулся Аверин. — Есть такая ученая степень — «умный дурак». Слышали?

— Нет! Как это — «умный дурак»?

— А вот как раз как вы сейчас объяснили: человек, достигший определенных успехов в одной области знания, привыкший ко всеобщему уважению, может возомнить о себе, что он вообще гений, что он способен давать ценные советы в любой другой области, в том числе и в политике. И в результате, при всем своем высоком интеллекте и специальных знаниях, оказывается в дурацком положении.

— Ага, это бывает. Ну так вот, мы тоже не спешим с получением такой «ученой степени», а потому и не лезем в ваши дела.

— А как же, извиняюсь, у вас тогда вышло общее мнение, что я вам снился?

— А вот так и вышло, Колюня, — хитро улыбнулся старик. — Да разве ты только мне снился? Ты и сам себе снился. Вспомнишь еще мои слова. Вместе посмеемся.

— Вы... Вы уверены? Вы консультировались с психологами, кибернетиками, с кем-то еще? Ниче-ro не по-ни-ма-ю!

— Потом, Коля, каждый фрукт созреть должен. Как там у тебя, в Байконуре?

— Осваиваем потихоньку антигравитетор, гразер... Пока, откровенно говоря, успехов не много. Однако надеемся.

— Вот это правильно. Надеяться нужно всегда. Как перестал — пиши пропало. Ну, если у тебя ко мне вопросов больше нет... Мы тебя, конечно, не для того только вызывали, чтобы всякие кислые слова говорить. Прямо отсюда двинешь в кадры, подберешь себе людей. Просил расширить базу? Вот и расширяйся.

— А за это — преогромное вам спасибо, Иван Алексеевич!

— То-то. Вечерком, если время выкроишь, милости просим с Оленькой на чашку чая.

— Ве-ли-ко-леп-но, мисс Брайтон! — пробежав статью по диагонали, провозгласил редактор отдела Гаррисон, к которому Лолу направил Гольдберг. — У вас поистине государственный ум, вы умеете далеко видеть... Трудно, очень трудно убедить людей в жизненной необходимости тратить значительные средства на развитие перспективных исследований... Надеюсь, вы не станете возражать против небольшой редакторской правки?

— В каком отношении? — ощетинилась Лола.

— Видите ли... Вы слишком категорически увязываете тему трагедий в Бермудском треугольнике с космической линией, с инопланетной цивилизацией. Согласитесь: у вас нет прямых доказательств? Так, гипотезы, предположения... Если позволите, мы несколько смягчим, что-то дадим намеком, серией вопросов... Понимаете мою мысль? «А не есть ли это свидетельство...» «А что, если...» Ну, и так далее. Насколько я понял, основная мысль, которая пронизывает всю статью, — это необходимость форсирования работ в области искусственного интеллекта, не так ли? Вот и отлично. Еще одна, максимум две фразы, и мы эту линию усилим до предела. До упора, мисс Брайтон! Предоставьте это нам, мы ведь тоже хотим показать, что не даром едим свой хлеб, ха-ха! И в отношении работ Нормана у вас тоже хорошо: сказано исчерпывающе конкретно, популярно и... Ничего конкретного, никаких технических деталей! Кстати — нас это весьма интересует, — как обстоят дела у русских? Если мне не изменяет память, ваша коллега — Бала-о-шо-ва тоже пишет на данные темы?

— Ошибаетесь: она сейчас занимается проблемами низкоэнергетической плазмы. А чего это вы о ней вдруг вспомнили? И с чего взяли, будто мы с ней настолько коротко знакомы?

— Обычно идущие впереди — в любой области — поддерживают между собой более или менее тесные контакты. Мы были бы счастливы опубликовать ее работы, и если вы возьмете на себя труд перевести их... Не важно, опубликованы ли ее работы т а м...

— Ну-ну, — улыбнулась Лола. — Я постараюсь сообщить ей о вашем любезном предложении.

— Отлично сработано, Монтэг!

Донован откинулся в кресле, водрузил ноги на стол, потянулся к стоящему на отдельном столике подносу. Монтэг пододвинул бокалы, извлек лед из холодильника.

— Меня все еще беспокоит судьба Смита, — делая озабоченное лицо, произнес он, разливая виски. И еще нюанс, сэр: этот Пи-отэр При-ту-э-лен-коу, черт бы побрал эти славянские имена! — сидел напротив меня. Если бы он хоть чуть двинулся, мне не понадобилось бы даже боковое зрение. Но он просто исчез...

— Черт с ним, с вашим Петром, и черт с ним, с вашим Смитом, — благодушно изрек Донован. Ваши успехи. А вы там пили?

— Разумеется, но... Это случилось еще до того...

— Бросьте валять дурака, Монтэг! Знаю я эти «до» и «после». Сто против одного, что этот ваш Петр покажет уши если еще не сегодня, так завтра. Я уже отдал соответствующие распоряжения. Скажите лучше, вы изъяли тот документ?

— Как и опись, сэр.

— Они ознакомились с содержанием в вашем присутствии? И как?..

— Я был озадачен: мне показалось, что они каким-то образом ознакомились с этим раньше... По крайней мере, в основном. Во всяком случае ни бурного восторга, ни глубокой заинтересованности не обнаружили.

— Действительно странно. А договор остался в силе? Они не сочли себя обманутыми?

— Только просьба: ходатайствовать о предоставлении им возможности послать несколько вопросов и подучить ответы от Солнца.

— Ладно, подумаем. И это — все?

— Да, сэр.

— А что по линии Брайтон — Балашова?

— После визита в редакцию дала какую-то странную телеграмму в Россию: «Напала на золотую жилу для наших дельфинов. Обхохочешься. Подробности при встрече. Обнимаю, Лола».