Владимир Петров-Одинец - Нечаянный колдун

И каждый алкыш, которые слышал от старших, которые сочинил сам — тоже передаст. Ничего не утаит. Это очень важно для выполнение главной задачи рода. В гимнах, которые поют камы рода ойротов, используется определенная ритуальная лексика. Кам обязан говорить с духами на их языке, умело призывать их, используя алкыш. Дед Тегенюра, камлая тому или иному духу, обращался к каждому с особыми восхвалениями. При этом он всякий раз импровизировал свои гимны-обращения и молитвенные просьбы. А внук пошел дальше. Он сам сочинял алкыш, всегда новый, начиная с Матушки — Огонь Ат-ана, а потом к Ульнену, а затем — к Эрлику. И боги отзывались, охотно шли на контакт. Значит, стоило научить импровизации новых камов.

Тегенюр еще разок стукнул по тугой шкуре бубна раздвоенной веточкой. А что, она вполне годится для колотушки!

98

Раз за разом повторяя упражнение по концентрации энергии, Александр Матвеевич начинал сетовать на свою профнепригодность, в качестве колдуна, естественно. То, что получалось у него легко и просто, когда, разозленный подозрениями прокурора, он просто спасал свою шкуру, сейчас, в спокойной обстановке, не вытанцовывалось. Добро бы, силы не было, наоборот, напор такой — паводок на Шергеше отдыхает! А толку?

Его огорчение заметил Ахат Абдулович, который оказался человеком знающим, любопытным и разговорчивым. Он два вечера донимал Матвеича расспросами о причинах появления в филиале лаборатории таким странным образом, пешим порядком и на пару с Ивлевым. Учитывая, что прямого запрета ему никто не давал, Саша рассказал основные события в ските, немного подсократив — убийства не было, а просто ворвались двое молодцов вместе с шаманом, да похулиганили, перепугав всех до полусмерти.

— А ты, стало быть, подсмотрел, как морок делать надо?

— Да, собственно, подсматривать было нечего. Я же не умею! — Матвеичу казалось, что случайный дар вот-вот исчезнет, и он, врач Горлов станет нормальным, но проницательный татарин прихлопнул его надежду, как обожравшегося комара.

— Мы все ничего не умели, как родились, только титьку сосать, да под себя ходить. А вот, научились же! Ты не понимаешь, Саша, теперь от дара своего не уйдешь, не получится. Ну, выйдешь ты из поля, перестанешь так легко собирать природную энергию. И что? Прижмет тебя, вспомнится всё, жить захочешь — будешь своей пользоваться, да и сгоришь спичкой на ветру. Не теряй времени, бери что можно и накапливай!

— Как? — изумился Матвеич.

— Ты меня поражаешь, Саша. Ведь о колдунах и магах столько написано, и чепухи и серьезных исследований — что, лень прочитать?

— Да я не интересовался, это же несерьезно. Ивлев дал литературу, но я не смотрел…

— А посмотри! Настоящие колдуны почему человеческие жертвы приносили, особенно «черные» колдуны, некроманты? Для концентрации! Им силу собирать по крохам приходилось, не то, что нам здесь!

Кудрявая лохматая голова Ахата Абдуловича укоризненно покачивалась, голубые глаза ярко блестели, красивое лицо выражало недовольство молодым шалопаем. Александр Матвеевич ощутил себя неучем, которого наставляет директор школы.

— Как ты не понимаешь, Саша, что это возможность быстро подпрыгнуть на уровень, а то и два! Кровь земли сочится здесь так обильно, только черпай, да обмазывайся!

— Кровь? Ахат Абдулович, поясните, по крайней мере, о чем речь, — заинтриговался Матвеич.

Темпераментный татарин начал быстро рассказывать легенду, из которой Александр понял главное — энергия магического поля в представлении татарских шаманов похожа на кровь живого человека. Поэтому, завалив жертву на алтарь, ее обескровливали, ножом перехватив горло или вспоров грудную клетку. А потом вымазывались в крови и становились необычайно сильными колдунами.

Но Матвеич помнил энергетический прилив, там, в пещере ойротов. Это очень походило на реакцию шаманов. Скорей всего, не кровь давала энергию, а нахлынувший эмоциональный подъём при виде агонизирующей жертвы. Ахат Абдулович версию не оспаривал, только темпераментно подвел итог:

— Какое значение имеет кровь в ритуале? Чисто ритуальное! Но энергия от этого добавлялась, да? Следовательно, что? Саша, не говори, что ты связать такие простые понятия вместе не можешь! Не поверю! Неважно, почему добавилась энергия! Она добавилась! Если можно взять энергию за счет убийства — надо брать и кровью себя измазать. Это красиво и страшно — поднимает авторитет шамана. А ведь «короля — играет свита», так? Пусть боятся, пусть подпитают меня своим страхом, пусть!

— А страх-то зачем? — недоумевал Матвеич, глядя на быстрые метания Ахата, жестикулирующего, словно комментатор сурдоперевода.

— Э, страх тоже дает подпитку! Но особую, как гипнотизеру. Мне она бы пригодилась, будь я родовым, камлай в полях под Казанью или раньше — в Орде! Вот ты в церкви бывал? Видел, в каких роскошных одеждах священники ритуалы творят? А Христос в рубище ходил и босым, в отличие от них. Но — у него талант и силы свои были, не заемные, на что попы — не способны. Вот они театр и придумали, с декорациями и костюмами… Я твои чувства не задеваю, а то вдруг ты правоверный христианин, и меня, как муслима — побить захочешь? Шутка, шутка! Мы все суть шаманы, Саша, и берем энергию, где придется. Цивилизованным шаманам приятнее брать ее бескровно. Так вот здесь энергия, сиречь — кровь земли, она струится наружу… Собирай ее хоть в ведро, хоть в пригоршню, мажь на себя, пей, ешь, в кучку сгребай. Но не пренебрегай, не разбрасывайся шансом!

Озадачил татарин. Матвеич перечитал всю литературу, поморщился, поплевался — слишком многое показалось бредом, на уровне пещерного человека. Однако вопрос концентрации энергии, собирания про запас и дальнейшего использования попробовал решить. Лаборатория имела собственное поле, слабее, чем пещерное, но сравнимое со скитом — ладони Матвеича начинали гореть жаром еще на подходе к проходной. Сначала он пытался собирать магическую энергию — закрывал глаза, представлял, как поле затапливает его, словно вода, накрывает с головой, впитывается.

В теле мгновенно появлялось ощущение напора сил, как на тренировке, после разогрева. А «в кучку» энергия не собиралось. Дурь нападала, чисто молодецкая лихость бродила, выплескивалась на хулиганские выходки. Бывало в нем такое и раньше, желание созорничать, выпендриться перед девицами, потешиться. Вот, скажем, подвыпив, в институте еще, сбивали почтовые ящики — у кого удар ногой сильнее? Спускались с крыши общаги по веревкам к окнам женской душевой. Лазали на все городские памятники — на спор, кто лучший ход найдет. На последнем курсе, практически перед выпускными экзаменами, вместе с другом через крышу залезли в жалкий ларек, чтобы напоить девчонок кваском, и попались случайной патрульной группе.